История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 15

Рутинное мышление, рутинная эрудиция в науке — вещи чрезвычайно опасные. Можно привести длинный список замечательных открытий, отрицавшихся приверженцами научной рутины лишь потому, что они казались слишком уж неожиданными. Еще Вольтер никак не мог поверить в то, что египтяне действительно обожествляли животных, и потешался над учеными, которые всерьез это утверждали. Золотые маски, открытые Шлиманом в микенских шахтовых могилах, многие поспешили объявить поддельными, поскольку ничего даже отдаленно напоминающего эти изделия в Греции до сих пор не находили.

Все эти соображения не означают, конечно, что до сих пор с успехом применявшийся в источниковедении критерий сходства должен быть отброшен. Нужно лишь следить за тем, чтобы в каждом конкретном случае точный анализ определял пределы возможных отклонений от нормы. Ибо каждое индивидуальное и неповторимое явление в истории имеет свои границы, которые оно не может переступить. В каждом историческом факте индивидуальное тесно сплетено с типическим. Ни один факт, как бы ни был он необычен и оригинален, не может вырваться из своей эпохи и перестать быть одним из звеньев длинной цепи, тянущейся через всю историю человечества. «В тот день, — пишет Μ. Блок, — когда новый Врен-Люка, бросив на стол в Академии пачку автографов, захочет нам доказать, что Паскаль открыл принцип относительности еще до Эйнштейна, мы без обиняков скажем, что его бумаги поддельны. Не потому, что Паскаль быль неспособен открыть то, чего не открывали его современники, а потому, что теория относительности была открыта в результате долгого развития математических умозаключений. Ни один человек, будь он даже самым великим гением, не мог бы самостоятельно проделать эту работу поколений» (с. 70). По этой же причине мы не можем принять на веру рассказ Платона о блестящей цивилизации атлантов, достигшей расцвета за 10 000 лет до нашей эры, когда ббльшая часть человечества еще прозябала во мраке первобытной дикости.

Все сказанное выше дает, конечно, лишь весьма приблизительное представление о тех сложных приемах научного анализа, которыми приходится пользоваться современным историкам в их исследовательской работе. Их дальнейшая разработка и уточнение все чаще сталкивает нашу науку с проблемами логического или даже математического порядка. Так, решение целого ряда вопросов экономической и социальной истории невозможно без знания теории вероятности. Но, как справедливо заметил все тот же Блок, «Беда не только в чрезвычайной сложности данных, но и в том, что сами по себе они чаще всего не поддаются переводу на язык математики. Как, например, выразить в цифрах особое предпочтение, которым пользуется в данном обществе некое слово или обычай? Мы не можем избавиться от наших трудностей, переложив их на плечи Ферма, Лапласа и Эмиля Бореля. Но так как их наука находится в некотором роде на пределе, не достижимом для нашей логики, мы можем хотя бы просить ее, чтобы она со своих высот помогала нам точнее анализировать наши рассуждения и вернее их направлять» (с. 74).

Истории не ведал древний грек, — Он так боялся беспредельной дали!..

Но летописец взял перо, —

И бег истории вдруг люди осознали.

Е. Винокуров. История

ЗАРОЖДЕНИЕ ИСТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ

Древняя Греция по праву считается родиной исторической науки. Однако, как это ни странно, в научной литературе довольно часто высказывается парадоксальное мнение, что по своему мировоззрению, по самому складу мышления греки были едва ли не самым антиисторичным или аисторичным народом древнего мира, поскольку им не было свойственно живое чувство истории как течения времени. Впервые эта мысль была высказана знаменитым немецким философом О. Шпенглером, автором нашумевшего «Заката Европы»[4]. В своей книге Шпенглер охарактеризовал мысль греков как геометрическую, визуальную, ориентированную главным образом на пространство, а не на время и поэтому по своей природе аисторичную.

Тезис Шпенглера, естественно, вызвал самые резкие возражения со стороны филологов-классиков и историков античности. От их имени в спор со Шпенглером вступил сам великий Виламовиц-Меллендорф. Он еще раз напомнил о великих заслугах греческих историков Геродота и Фукидида и указал, что «вся наша историография основывается на началах, заложенных греками, равно как и наши естественные науки». Другие народы древнего мира, и в том числе семиты, истории как науки в строгом смысле этого слова, по мнению Виламовица, никогда не знали. «У семитов, — пишет он, — отсутствовало то самое качество, которое позволило грекам превратить историографию в определенного рода искусство. Они имели исторические сочинения, но не имели историков». Еще более определенно высказался на этот счет другой немецкий филолог В. Шадевальд: «Способность греков мыслить исторически и писать историю заложена в сути этого гениального народа. До греков народы лишь переживали и делали историю. Но они не писали истории, потому что то, что они совершали, они не понимали как историю».

Тем не менее идея Шпенглера оказалась весьма живучей. В последнее время ее усиленно поддерживают и развивают некоторые западные философы и теологи, порицающие греков за недостаток историзма в их мышлении и противопоставляющие им в этом плане создателей Ветхого завета. С точки зрения норвежского теолога Бомана, даже Фукидид был далек от подлинного историзма, ибо история понималась им как вечное повторение одних и тех же событий и явлений. Статизму греческой мысли Боман противопоставляет библейский динамизм. Ветхозаветные книги пронизаны, по мнению Бомана, глубоким чувством историзма, а сама история воспринимается авторами Библии как непрерывное движение. Там, где Боман обнаруживает в эллинском мышлении элементы динамики, он приписывает их восточному влиянию. Так он поступает, например, с не укладывающейся в его схему диалектикой Гераклита, объявляя ее негреческим, заимствованным на Востоке учением.

Аналогичные суждения можно встретить сейчас и в работах некоторых советских исследователей, написанных в жанре популярной сейчас культурологии[5].

Не вдаваясь в рассмотрение возникающих в этой связи сложных философских проблем, и прежде всего проблемы временных представлений древних греков, попытаемся хотя бы в самых общих чертах представить себе вклад, внесенный в изучение прошлого другими народами древнего мира, и прежде всего народами Востока, с тем чтобы затем более объективно оценить то, что было сделано в этой области греками.

Зачатки исторических знаний появились на Востоке вместе с переходом от варварства к цивилизации и возникновением государства и письменности. Государство было тем субъектом, который проявил прямую заинтересованность в фиксации и сохранении памяти о событиях прошлого. Письменность обеспечивала материальную техническую возможность такой фиксации. Древнейшей формой исторических записей может считаться летопись