История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 14

более правдоподобным? Что там же, на месте, и штабы, и сам император допустили грубые ошибки; что сам Марбо, мечтая о повышении, из ложной скромности умолчал о своем геройском поступке? Или же что много времени спустя старый воин решил обогатить свое славное прошлое еще одним блестящим эпизодом в твердой уверенности, что теперь уж никто не сможет уличить его во лжи? Очевидно, здесь не может быть никаких колебаний: автор «Мемуаров», конечно же, грубо говоря, заврался.

Приведенный пример демонстрирует один из самых распространенных приемов критики источников. Устанавливается разногласие между двумя или несколькими свидетельствами. Сравнение свидетельств с точки зрения их достоверности ведет к тому, что одно из них признается ложным.

Этого требует один из главных логических постулатов: закон противоречия категорически не допускает, чтобы какое-то событие могло произойти и в то же время не произойти. Но как сделать выбор между тем свидетельством, которое надлежит отвергнуть, и тем, которое должно быть принято? Это решает психологический анализ: мы взвешиваем возможные мотивы правдивости, лживости или заблуждения свидетелей и после делаем свои выводы. Конечно, далеко не во всех случаях эти выводы кажутся такими бесспорными, как в только что разобранном примере с «Мемуарами» Марбо.

Возьмем еще несколько примеров.

Нам попалась средневековая грамота, датированная, скажем, XII в. Уже внешний вид ее наводит на сильные подозрения: она написана на бумаге, тогда как все известные нам подлинные документы этого периода писались на пергаменте; форма букв в ней сильно отличается от той, которую мы видим в других документах того же времени; мы начинаем читать текст и обнаруживаем, что он изобилует словами и оборотами, чуждыми языку документов XII в. Из всего этого мы с полным основанием заключаем, что грамота поддельная. Как и в предыдущем случае, приговор будет вынесен на основании противоречия в источниках, но исходя из соображений уже иного рода. В данном случае наша аргументация будет строиться на том, что в пределах жизни одного поколения, в рамках одного и того же общества обычно существует такое единообразие обычаев и языка, что ни один индивид не может слишком далеко отойти от общепринятой практики. Мы считаем почти бесспорным, что все французские писцы, жившие в XII в., во времена Людовика VII, выписывали буквы одним и тем же способом, употребляли одни и те же слова и стилистические обороты, использовали для письма одни и те же материалы. Наша уверенность основывается в данном случае на тысячелетнем опыте человечества, который свидетельствует о высокой степени единообразия культуры в пределах каждой отдельной исторической эпохи и каждого географического региона, хотя встречаются и исключения из этого правила, о которых надо говорить особо.

Нехорошо, когда свидетельства источников противоречат друг другу, но, пожалуй, еще хуже, когда они буквально повторяют друг друга. Если два свидетеля рассказывают об одном и том же событии одними и теми же словами, уснащая свой рассказ совершенно одинаковыми подробностями, мы без колебаний делаем вывод, что один из этих свидетелей на самом деле является лжесвидетелем, что он просто списал у другого, или возможен и такой вариант: оба они списали у какого-то третьего.

Бывает и так, что два историка рассказывают о разных событиях, например о двух сражениях, происходивших в разных местах и в разное время, но опять-таки одними и теми же словами и в той же последовательности основных эпизодов. Совершенно ясно, что и здесь мы имеем дело со случаем откровенного плагиата, возможно даже массового, если предположить, что оба историка использовали какой-то общий, выработанный задолго до них шаблон изображения батальных сцен. Такими вещами особенно грешили греческие и римские историки риторической школы, писавшие историю в тиши своих кабинетов, не имевшие никакого практического опыта в военном деле.

Как правило, плагиаторы выдают себя своими промахами. В случае если они не поняли текста, послужившего им образцом, сама их бессмыслица изобличает мошенничество. Примером такого плагиатора в античной историографии может служить Диодор Сицилийский, обычно подряд переписывавший сочинения своих предшественников, но иногда позволявший себе делать пропуски. И вот, забывшись, он несколько раз автоматически выписывает из какого-то своего источника фразу: «Как мы уже и раньше говорили», хотя проверка показывает, что на самом деле он об этих фактах ничего раньше не говорил. Подобные же нехитрые промахи допускают обычно студенты, тайно переписывающие на экзамене страницы учебника. Так как работа эта требует большой спешки и осторожности, незнакомые имена и специальные термины безжалостно перевираются, что тут же и выдает переписчика.

Разоблачая плагиаторов и копиистов, мы, естественно, сокращаем число источников, но зато таким образом у нас остаются самые достоверные свидетельства. Когда мы убеждаемся в том, что Тит Ливий в своем рассказе о Второй Пунической войне более или менее близко следовал за Полибием, хотя и пытался приукрасить его сообщения, мы можем со спокойной совестью отложить в сторону Ливия и читать одного только Полибия. Когда Эйнхард, изображая Карла Великого, почти дословно повторяет характеристику Августа, принадлежащую Светонию, мы с горечью вынуждены признать, что о реальном Карле мы знаем совсем немного, так как он, конечно, не мог быть простым слепком с Августа.

Бывает и так, что за мнимым свидетельством источника прячется некий суфлер, который не желает себя прямо назвать. И это опять-таки позволяет установить сравнение свидетельств.

Изучая документы процесса по делу ордена тамплиеров, американский историк Генри Ли сделал интересное наблюдение. Он установил, что, когда два обвиняемых, принадлежавших к различным разрядам орденской братии, допрашивались одним и тем же инквизитором, они неизменно признавались в одних и тех же зверствах и кощунствах. Но если двое обвиняемых, даже входивших в один разряд, попадали на допрос к разным инквизиторам, их признания уже не совпадали. Сам собою напрашивается вывод, что ответы диктовал тот, кто допрашивал.

Существующие приемы критики источников представляют собой очень тонкие (даже нежные) инструменты и требуют чрезвычайно осторожного обращения. Дело в том, что почти все логические принципы, действующие в этой области, если пользоваться ими без должной осторожности, могут привести к прямо противоположным результатам. Опаснее всего здесь впадение в крайность, т. е. доведение того или иного приема до логического абсурда. Как мы уже видели, большую роль в установлении подлинности или, наоборот, неподлинности свидетельств источников играет критерий сходства. Но если неукоснительно придерживаться этого критерия, мы можем зайти слишком далеко и станем оспаривать открытие, которое всегда сталкивает науку с чем-то неожиданным, с неким отклонением от нормы. До сих пор не удалось найти ни одной греческой надписи, которая датировалась бы временем ранее третьей четверти VIII в. до н. э. Но если завтра какой-нибудь археолог все же найдет такую надпись, неужели