Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер Страница 27

Следующим рассматривалось дело юноши, едва достигшего возраста возмужалости, которого обвиняли в том, что у него, еще в пору его несовершеннолетия, мошенническим путем отнял значительное состояние опекун, приходившийся ему одним из ближайших родственников. Отца его давно не было в живых, и совершенное им преступление подлежало рассмотрению в Суде по делам тяжелых личных утрат. Парнишка, не имевший защитника, ссылался на то, что был юн, неопытен, запуган опекуном и лишен возможности получить профессиональный совет от независимого юриста.

— Молодой человек, — строгим тоном возразил судья, — не порите чепухи. Люди не имеют права быть юны, неопытны, запуганы опекунами и лишены независимых профессиональных советов. И если они по опрометчивости допускают себя до такого, оскорбляя тем самым нравственное чувство друзей, то должны быть готовы соответственно и пострадать. — Вслед за тем он приказал узнику, во-первых, принести опекуну извинения, а во-вторых, получить 12 ударов плеткой-девятихвосткой.

Но, пожалуй, наилучшее понятие о полнейшей извращенности образа мыслей, что присущ этим необыкновенным людям, я дам, описав публичный процесс по делу человека, обвиненного в заболевании туберкулезом легких — преступлении, которое до совсем недавнего времени каралось смертной казнью. Процесс состоялся, когда я уже несколько месяцев прожил в стране, и я отклоняюсь от хронологического порядка, рассказывая о нем здесь, но, наверное, мне все-таки лучше сделать это именно сейчас, с тем чтобы исчерпать данную тему, прежде чем я перейду к другим. Тем более что я никогда не доберусь до конца, если стану придерживаться строго последовательной манеры изложения и входить во все подробности бесконечного абсурда, с проявлениями коего я сталкивался каждый день.

Узника усадили на скамью подсудимых, и членов жюри привели к присяге почти по той же процедуре, что и в Европе; почти все наши формальности были тут воспроизведены, вплоть до обращенного к обвиняемому вопроса, признаёт ли он себя виновным. Он заявил, что не признаёт, и процесс пошел своим чередом. Доказательства со стороны обвинения были очень веские, но я должен отдать суду справедливость, отметив, что он занял совершенно беспристрастную позицию. Адвокату узника было позволено приводить любые аргументы, какие могли быть высказаны в его защиту; линия, избранная защитником, заключалась в том, что узник симулировал туберкулез с целью обмануть страховую компанию, с которой задумал заключить контракт на получение ежегодной ренты; дескать, он надеялся таким образом добиться, чтобы контракт был заключен на более выгодных для него условиях. Если б удалось доказать, что дело обстояло именно так, он избежал бы уголовного преследования и был направлен в госпиталь как лицо, страдающее нравственным расстройством. Однако разумно обосновать такую теорию оказалось вряд ли возможно, несмотря на всю изобретательность и красноречие одного из знаменитейших адвокатов страны. Случай был — увы — слишком ясен, ибо узник находился едва ли не на пороге смерти, и оставалось лишь удивляться, почему его уже давным-давно не привлекли к ответственности и не осудили. Во всё время процесса он беспрестанно заходился кашлем, и всё, что могли сделать два приставленных к нему тюремщика, это помочь ему держаться на ногах, пока слушания не закончились.

Завершающее выступление судьи было восхитительно. Он подробно остановился на каждом пункте, который мог быть истолкован в пользу узника, но из продолжения его речи стало ясно, что доказательства обвинения слишком убедительны, чтобы в них усомниться, и что у суда заранее сложилось четкое мнение, какой вердикт будет оглашен, когда присяжные выйдут из совещательной комнаты. Они отсутствовали около десяти минут, и по их возвращении старшина присяжных объявил: виновен. Прошелестели слабенькие аплодисменты, но тут же было велено их прекратить. Судья приступил к зачитыванию приговора; последний был составлен в выражениях, которых я никогда не забуду и которые я на другой день переписал в записную книжку из отчета, опубликованного в ведущей местной газете. Я вынужден воспроизвести его здесь в сжатом виде, к тому же, как бы ни старался, я все равно смог бы дать лишь слабое представление о торжественной, если не сказать величественной, суровости, с которой он был произнесен. Приговор гласил:

«Подсудимый, вы были обвинены в страшном преступлении — в том, что страдаете туберкулезом легких, и после беспристрастного судебного разбирательства в присутствии присяжных заседателей, ваших земляков, вы были признаны виновным. Против справедливости сего вердикта я не могу ничего возразить: показания, свидетельствующие против вас, были убедительны, и мне остается лишь вынести приговор, какой полностью удовлетворяет требованиям закона. Приговор этот обязан быть весьма суровым. Мне больно видеть человека, еще далеко не старого, чьи жизненные перспективы могли в ином случае быть превосходными, который оказался в этих горестных обстоятельствах из-за телесной конституции, которую я не могу назвать иначе как глубоко порочной. Но случай ваш не дает повода для сочувствия: ведь это не первое ваше преступление — у вас за плечами целая преступная карьера; в ряде случаев вы использовали проявленную к вам снисходительность, чтобы совершать всё более серьезные преступления против законов и установлений отечества. В прошлом году вы были осуждены за бронхит с отягчающими обстоятельствами, и могу констатировать, что хотя вам сейчас всего 23 года, вас уже не менее 14 раз подвергали тюремному заключению за болезни более или менее злостного характера; не будет преувеличением сказать, что большую часть жизни вы провели за решеткой.

Вы можете сколько угодно говорить, что родились от нездоровых родителей и что в детстве с вами произошел тяжелый несчастный случай, который навсегда подорвал силы вашего организма; подобные оправдания — обычные отговорки уголовников; но ухо правосудия ни на мгновение не должно к ним прислушиваться. Я здесь не для того, чтобы углубляться в дебри метафизических вопросов о происхождении того и этого — вопросов, которым не будет конца, стоит только допустить их обсуждение, и которые приведут лишь к тому, что вся вина будет возложена единственно на клетки зародышевых тканей — хорошо, если не на газообразные элементы. Здесь не стоит вопрос, как вы пришли к тому, чтобы стать негодяем; вопрос лишь один — негодяй вы или нет? Решен он был утвердительно, и я, не колеблясь ни минуты, скажу, что решение справедливо. Вы — дурная и опасная личность, и стоите пред глазами соотечественников, отмеченный клеймом едва ли не самого гнусного из всех известных преступлений.

Не мое дело оправдывать веления закона: закон в иных случаях неизбежно бывает тягостен для исполнения, и я по временам могу испытывать чувство