Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

Сэмюэл Батлер

Едгин, или По ту сторону гор

Перевод Александра Глазырина

MMXXIII

(2023)

Всякая деятельность имеет в виду предполагаемое благо.

Аристотель, Политика[1]

I. Пустынные земли

Надеюсь, читатель простит, что я не стану рассказывать ни о моем прошлом, ни о тех обстоятельствах, которые вынудили меня покинуть родную страну: ему это наскучит, а мне причинит боль. Достаточно сказать, что я покинул дом с намерением отправиться в одну из новых колоний и там либо получить в пользование, либо даже приобрести на пустующих землях короны участок, пригодный для разведения овец или крупного рогатого скота, благодаря чему, думалось мне, я смогу поправить свое положение гораздо быстрее, чем в Англии.

Из дальнейшего будет видно, что я не преуспел и что, сколько бы ни встречалось на пути нового и необычного, не сумел извлечь из этих встреч финансовой выгоды.

Истина в том, что я совершил открытие, которое, если б я первым смог извлечь из него прибыль, принесло бы мне вознаграждение, в денежном выражении не поддающееся учету, и обеспечило бы мне положение, какое со времен сотворения мира было достигнуто не более чем 15 или 16 лицами. Но для этой цели мне необходимо располагать значительной суммой, и я не вижу иного способа ее раздобыть, кроме как заинтересовав публику моей историей и побудив щедрых даятелей откликнуться на призыв и оказать мне содействие. С этой надеждой предаю я гласности мои приключения, хотя и с неохотой, ибо опасаюсь, что история моя будет подвергнута сомнению, ежели я изложу ее не во всех деталях; и все же я не рискую рассказывать всё, дабы конкуренты, располагающие средствами, меня не опередили. Я предпочитаю рисковать тем, что в правдивости моей усомнятся, риску быть упрежденным, и умалчиваю как о том, куда я держал путь, покинув Англию, так и о пункте, откуда берет начало наиболее сложная и трудная часть путешествия.

Утешает меня прежде всего то, что правда убедительна сама по себе и моя история будет внушать доверие в силу подлинности, каковая и послужит порукой ее неложности в глазах читателя. Никто из тех, кто сам честен, не усомнится в моей честности.

Я достиг пункта назначения в один из последних месяцев 1868 года, но остерегусь называть стоявшее там время года, дабы читатель не сообразил, в каком я оказался полушарии. Колония за более чем 8 или даже 9 лет была все еще мало обжита и исследована даже самыми предприимчивыми из поселенцев, а до того являлась и вовсе необитаемой, если не принимать в расчет нескольких племен дикарей, селившихся по преимуществу на побережье. Часть страны, известная европейцам, состояла из береговой полосы, имевшей протяженность примерно 800 миль (и располагавшей тремя или четырьмя хорошими гаванями), и местности, простиравшейся от этой полосы вглубь суши на расстояние от 200 до 300 миль — вплоть до отрогов чрезвычайно высокой горной цепи, издалека видимой с равнины и покрытой вечными снегами. К северу и к югу от описанной территории морской берег также был хорошо разведан, но в обоих направлениях на протяжении 500 миль не имелось ни единой удобной гавани, а горы, круто спускавшиеся почти к самому морю, были покрыты густым лесом, так что селиться в этих местах никому и в голову не приходило.

С упомянутым равнинным куском территории дело обстояло совершенно иначе. Гаваней тут было достаточно; местность — лесистая, но леса не слишком густые; условия для занятий сельским хозяйством — отличные; и, прежде всего, здесь были лучшие в мире луга — миллионы акров земли, поросшей прекраснейшей травой и как нельзя лучше подходящей для разведения любых пород овец и коров. Климат тут был умеренный и очень здоровый; дикие звери не водились вовсе, а туземцы не представляли опасности, ибо были немногочисленны и отличались мирным нравом и разумным поведением.

Легко понять, что едва европейцы ступили ногой на эту территорию, они не замедлили воспользоваться замечательными ее свойствами к вящей своей выгоде. Завезли овец и коров, и те расплодились с быстротой необычайной; земля пошла нарасхват — кто из поселенцев взял 50 000, а кто и 100 000 акров — один за другим продвигались они вглубь страны, пока, спустя считанные годы, не осталось ни одного свободного акра между морем и передней линией гор, и фермы, либо для разведения овец, либо для крупного рогатого скота, не рассыпались на расстоянии 20–30 миль друг от друга по лицу этой земли на всем ее протяжении. На время ближние горные отроги задержали прилив скваттеров; считалось, что слишком много снега лежит на них в течение слишком многих месяцев в году, что овцы могут заблудиться в горах и пасти их при таком рельефе местности окажется слишком трудно, что затраты, необходимые, чтобы доставить шерсть на борт корабля, будут съедать весь доход, что трава тут слишком жесткая и кислая для овец; однако один за другим, поселенцы решались на эксперимент — и чудо что за результаты давали эти попытки. Люди забирались все дальше в горы и по ту сторону передней их цепи обнаружили весьма обширную долину, простиравшуюся между нею и следующей, куда более высокой цепью, хотя даже и она еще не была высочайшей — высочайшей была та, величественная и заснеженная, которую издалека можно было видеть с равнины. Эта вторая цепь, похоже, означала крайний предел пастушеского края; и здесь-то, на маленькой, недавно устроенной ферме, и был я принят сперва временно, подсобником, а вскорости и на постоянную работу. Мне тогда сравнялось 22 года.

Я наслаждался и самой страной, и тамошним образом жизни. Ежедневная работа состояла в том, чтобы взбираться на вершину горы, а затем спускаться по уступам вниз, на равнину, по пути убеждаясь, что ни одна овца не пересекла положенных ей для пастьбы пределов. Мне надлежало надзирать за овцами, не обязательно постоянно находясь рядом и не сгоняя их в стадо — достаточно было приглядывать, удовлетворяясь тем, что ничего худого с ними не происходит: задача не слишком сложная, ибо их число не превышало 800; а поскольку там сплошь были самки, чья жизнь сводилась к тому, чтобы кормиться, ягниться и пестовать потомство, вели они себя спокойно.

Немалое число из них я научился распознавать — к примеру, двух-трех черных, пару