Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер Страница 2

черных ягнят и еще несколько других, обладающих отличительными признаками, благодаря которым я мог выделить их в общей массе. Я старался разглядеть, на месте ли эти знакомцы, и если все они были тут и стадо в целом выглядело достаточно большим, я мог быть уверен, что всё в порядке. Поразительно, до чего быстро глаз научается замечать, что в стаде в 200–300 голов недостает каких-нибудь двух десятков. В моем распоряжении были подзорная труба и собака; с собой я брал хлеб, мясо и табак. Я выступал на рассвете, и уже близилась ночь, когда обход завершался, ибо гора, на которую мне приходилось взбираться, была очень высока. Зимой ее покрывал снег, и отпадала надобность следить за овцами сверху. Заметив помет или ведущие вниз по склону следы на противоположной стороне горы (там была долина с ручьем — узкий и длинный горный проход), мне полагалось двинуться по следам и отыскать заблудших; но я ни разу не видел ничего подобного — овцы всегда спускались вниз по своему склону, отчасти в силу привычки, отчасти потому, что именно на нем было изобилие корма: прошлогоднюю траву на пастбище выжгли ранней весной, как раз перед тем, как я там появился, и теперь пажить радовала глаз густой и яркой зеленью, обратный же склон никто не выжигал, и он зарос жестким бурьяном.

Жизнь у меня была однообразная, но для здоровья очень полезная. Страна была грандиозна — грандиозней трудно и вообразить. Как часто сидел я на склоне, глядя на волнистую линию холмов, на две белые крапинки в отдалении — фермерские домики; на задах виднелся маленький квадрат сада; чуть выше — ярко-зеленое пятно: огороженный участок, засеянный овсом; далее, в низине — загоны и сараи для стрижки овец. Я как будто наблюдал через подзорную трубу, но с обратной стороны — настолько чист был пронизанный светом воздух; казалось, это не реальная местность, а колоссальный макет или карта. Там, где холмы сводили на нет, начиналась равнина и тянулась вплоть до реки, на дальнем берегу которой высились уже другие горы, покрытые снегом, с зимы до сих пор не растаявшим; выше по реке, которая текла, делая множество излучин, по долине, достигавшей в ширину мили две, не меньше, виднелась вторая громадная горная цепь, и можно было различить узкое ущелье, прячась в котором, река скрывалась из виду. Я знал, что за этой цепью есть еще одна горная гряда; но за исключением одного места около самой вершины моей горы никакую часть ее ниоткуда не было видно; с этой же точки я всякий раз, когда погода была безоблачной, мог видеть отстоящий от меня на многие мили одинокий, покрытый снегами пик, который высотой мог поспорить с любой горой на свете. Никогда не забыть мне чувство одиночества, ощущение полной затерянности, какое испытывал я при лицезрении этой перспективы — лишь маленькие усадебные строения вдалеке давали знать о присутствии в мире чего-то человеческого, рукотворного; незабываема обширность этих гор и равнины, реки и неба; незабываемы изумительные атмосферные эффекты: иногда горы казались черными на фоне белого неба, а иногда, после холодов, наоборот — белыми на фоне черного неба, иногда они были видимы в разрывах или сквозь кружение облаков — а иногда, и это было самое лучшее, я взбирался на гору в тумане, а потом поднимался выше уровня его пелены; восходя всё выше, я глядел вниз, на море белизны, которую пронизывали бесчисленные горные вершины, казавшиеся островами.

Сейчас, с пером в руке, я вновь переношусь туда; в воображении я снова вижу холмы предгорий, фермерские домики, равнину и русло реки — ложе стремительного потока, оглашающего пустынный край издалека слышным ревом. О, до чего же всё это чудесно, поистине чудесно! — сколь торжествен безлюдный ландшафт, осеняемый плывущими в вышине печальными серыми облаками и погруженный в безмолвие, нарушаемое лишь блеянием ягненка, заблудившегося на склоне и зовущего на помощь так жалобно, что кажется, будто маленькое его сердечко вот-вот разорвется от горя. Тут появляется старая овца, тощая и чахлая, с грубым хриплым голосом и неказистой внешностью, на рысях покинувшая соблазнительное пастбище; она обследует один за другим овражки и ложки, замирает, задрав голову, и вслушивается, желая понять, с какой стороны доносятся отдаленные скорбные вопли, и откликнуться на них. Вот овца и ягненок видят друг друга и кидаются один другому навстречу. Оба они ошиблись: овца не матка этого ягненка, они не только не близкая, но даже не дальняя родня, и расстаются, одинаково равнодушные. Каждому надо блеять погромче и продолжать скитания; пусть повезет обоим, и найдут они тех, кого ищут, до наступления ночи. Но это лишь грезы; надо возвращаться к рассказу.

Меня не оставляла мысль о том, что может находиться там, выше по течению реки и за второй горной цепью. Денег у меня не было, но если б я отыскал страну, где можно развернуть прибыльную деятельность, я бы взялся за ее освоение с помощью заемного капитала и счел себя человеком, завоевавшим прочное положение. Правда, гряда эта выглядела такой исполинской, что казалось маловероятным отыскать подходящий проход меж ее вершин или одолеть ее поверху; никто еще ее не исследовал, а ведь как здорово, когда находится кто-то, сумевший проложить путь (и даже пробить тропу для вьючных лошадей) в местах, которые на расстоянии кажутся неприступными; речной поток был таким мощным, что, вероятней всего, служил дренажом для всей местности, и проход вдоль него в межгорье должен был оставаться сухим — так я, по крайней мере, предполагал; и хотя всякий и каждый говорил, что было бы безумием заниматься овцеводством в глубине страны, я знал, что всего три года назад такие же стенания подымались по поводу той местности, которую ныне наводняли стада моего хозяина. Всякий раз, стоило мне усесться передохнуть на горном склоне, от мыслей этих не было отбоя; они преследовали меня, пока я совершал ежедневный обход, и настойчивость их росла не по дням, а по часам; я, наконец, решил, что после того, как будет покончено со стрижкой овец, я отброшу сомнения, оседлаю лошадь, возьму столько провизии, сколько смогу, поеду на свой страх и риск и сам всё увижу.

Но прежде всего меня донимала мысль о горной гряде. Что находилось поту сторону? Никто в целом свете не имел об этом ни малейшего понятия, за исключением тех, что сами проживали с той стороны — если, конечно, там проживала хоть одна живая душа. Мог ли я надеяться, что перевалю через горы? Это