Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель Страница 28

— Мадам де Ментенон… — прошептала Мари, побледнев. Колетт замерла с открытым ртом.

— Он… он сошел с ума, — выдавила я. Это был не подарок. Это была провокация. Броня из бриллиантов, призванная ослепить, но и сделать мишенью. Платье, которое кричало: «Смотрите! Вот его новая фаворитка! Дороже всех! Выше всех!» Это был вызов Дюбарри, Ментенон, всему двору. И мне предстояло надеть его. Первый же выход в свет — и такой фейерверк.

— Надо отправить обратно… — начала Мари, но я уже подошла к ларцу.

— Нет, — сказала я тихо, но твердо. Мои пальцы коснулись холодного бархата и ледяных камней. — Я надену его. И колье. — Я вспомнила тяжелое сапфировое ожерелье. Его камни на этом платье. Полный комплект. — Он хочет показать свою власть? Хочет сделать меня своей драгоценной куклой? Хорошо. Но кукла будет дергать за ниточки. И платье… — я улыбнулась без тепла, — …станет моим алмазным доспехом.

Облачение было церемонией. Мари и Колетт, дрожащими от волнения руками, помогали мне. Бархат был тяжелым, камни холодными, корсет тугим. Каждый камень на платье казался каплей его контроля. Но когда я надела сапфировое колье, почувствовала странную силу. Это был его вызов, но моя сцена. Я выглядела… невероятно. Опасной. Божественной. Совершенно чужой для самой себя. Виктория во всем блеске.

Лоррен зашел за мной лично. Увидев меня в дверном проеме, освещенную свечами, он замер. Его глаза, обычно такие холодные и расчетливые, расширились. В них вспыхнул настоящий, неконтролируемый восторг, смешанный с животным вожделением и гордыней. Он подошел медленно, как зачарованный.

— Мадам Виктория… — его голос был хриплым. Он взял мою руку, но не поцеловал, а просто сжал, его взгляд пожирал меня. — Вы… вы затмеваете само солнце. Версаль не видел подобного сияния. — Он был искренен в этот момент. Его тщеславие было удовлетворено сполна. Его «драгоценность» сверкала так, как он и мечтал.

Я позволила себе смущенную улыбку, опустив глаза.

— Вы слишком щедры, герцог. Я боюсь, это платье… оно для королевы, а не для меня.

— Для вас, — перебил он страстно. — Только для вас. И сегодня все увидят это.

Мы вышли. Его рука под моим локтем была властной, но я шла рядом, не отставая, неся свою алмазную ношу с достоинством. Шепот сопровождал нас по коридорам, как шум прибоя. Взгляды — завистливые, злобные, восхищенные — впивались в спину. Я чувствовала себя идолом, которого несут на заклание. Но идолом, который видит все.

Пока мы шли по длинным, знакомым и незнакомым коридорам к королевским покоям, я решила прощупать почву. Легко, как бы между делом, вздохнула.

— Ах, герцог, эти коридоры… Они кажутся бесконечными. И так тесно в моем крыле у Принцев. — Я сделала паузу, глядя на высокие окна, за которыми темнел парк. — Иногда так хочется простора… Возможности пригласить в гости хоть пару подруг, поболтать о пустяках без этих… вечных свидетелей. — Я кивнула в сторону бесшумно следующих за нами Жиля и Марка.

Лоррен взглянул на меня. Его довольное выражение сменилось мгновенной оценкой. Он понял просьбу, завуалированную под жалобу.

— Теснота? — произнес он задумчиво. — Да, я понимаю. Крыло Принцев… оно для гостей, а не для постоянной резиденции дамы вашего… положения. — Он сделал паузу, явно обдумывая. — Воздух, пространство, общество подходящих спутниц… Это необходимо для вашего цветения, мадам Виктуар. Как ваш цикламен. — Он улыбнулся, довольный своим сравнением. — Я подумаю над этим. Возможно, апартаменты в крыле Марии-Антуанетты… Они светлее, просторнее. И ближе к садам.

Ближе к садам. Ближе к возможным выходам. И «подходящие спутницы» — его люди, его уши. Я уловила уклончивость, но и обещание. Он сделает. Чтобы мне было комфортнее в золотой клетке. Чтобы я цвела для него.

— Вы очень внимательны, герцог, — прошептала я, слегка сжав его руку. — Я ценю вашу заботу.

Он засиял. Довольный, польщенный. Я решила копнуть глубже, используя его настроение. Начала расспрашивать о нем — о его любимых местах в Версале, о его увлечениях (искусно намекая на коллекционирование редких вещей), о его прошлых путешествиях («Ах, Венеция! Говорят, там такие страсти кипят, такие интриги… Неужели и вы, герцог, не могли устоять перед ее чарами?»).

Он охотно говорил, воспринимая интерес как лесть, как знак моего растущего расположения. Он рассказывал о своих коллекциях, о редких манускриптах (мое сердце екнуло — бумаги!), о встречах с влиятельными людьми в Венеции, хвастаясь связями. Каждое слово, каждая небрежно брошенная деталь («О, эти венецианские банкиры — пауки в своих палаццо!») ложились в копилку моей памяти. Это было сложно. Голова кружилась не только от тяжести платья и камней, но и от напряжения, от необходимости одновременно слушать, анализировать, запоминать, сохранять легкую, заинтересованную улыбку и не подать виду, что я выведываю информацию. Я не была прирожденной интриганкой. Каждый шаг давался усилием воли. Но играть было надо.

Мы приближались к дверям королевской столовой. Шум голосов, музыка, звон хрусталя становились громче. Лоррен остановился, повернулся ко мне. Его взгляд был полон торжествующего предвкушения.

— Готовы, мадам Виктория? — спросил он, и в его глазах горело: «Сейчас все увидят мой триумф».

— Всегда готова следовать за вами, герцог, — ответила я сладким голосом, глядя ему в глаза с преданностью, которой не было и в помине.

Он распахнул дверь.

Сотни глаз устремились на нас. Вернее, на меня. На платье из ночи и звезд, на сапфиры, холодно пылающие на шее. На мгновение воцарилась тишина, взволнованная, как перед грозой. Потом грянул шквал шепота, смешанного с возмущением, восхищением, завистью. Я видела бледное, непроницаемое лицо мадам де Ментенон у дальнего конца стола. Видела яростный, как у раненой львицы, взгляд мадам де Дюбарри. Видела любопытство, злорадство, расчет в глазах придворных.

Первый выход. И сразу — в центр бури. Враги появились мгновенно, как по мановению волшебной палочки. Каждая завистливая улыбка, каждый злобный взгляд — новая угроза. Я почувствовала, как холодный сапфир колье впивается в кожу.

Но тут рука Лоррена легла на мою, властная и защищающая. Он вел меня к королевскому столу, высоко подняв голову, сияя от гордости. Его тень падала на меня, тяжелая и… защищающая. Он был моим главным врагом, моим тюремщиком, моим будущим палачом. Но сейчас, в этом зале, полном шипящих змей зависти, он был и моей единственной защитой. Его власть, его безрассудная щедрость, выставленная напоказ, его явное покровительство — вот что держало других