Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель

Битва за сердцееда: Версальский фронт

Натали Карамель

Глава1: Клятва на слезах

Бумага. Просто бумага. Но она лежала у него в руке, как тлеющий уголек, готовый прожечь дыру в нашем мире. Я чувствовала ее зловещее присутствие даже отсюда, с балкона. Этот запах — сургуч, пыль, предательство. Королевский указ. Слова, которых я не видела, но знала. Они висели в удушливом воздухе шато, смешавшись с приторным ароматом вчерашних лилий и вечной пылью забвения, которую кто-то так жаждал насыпать на наше счастье.

И тогда — звук. Мой собственный. Приглушенный, сдавленный стон, вырвавшийся сквозь стиснутые зубы где-то в глубине горла. Я закусила губу до боли, пытаясь сдержать рыдание, но оно прорвалось, короткое, резкое, как удар кинжалом. Каждый мой вздох, каждый сдавленный звук — это был крик души, которую рвали на части. «Он уедет». Мысль, от которой сводило живот и холодели пальцы. «Уедет один, прямо в когти опасности».

Шаги на лестнице. Тяжелые, отчаянные. Он возвращался. Каждый его шаг отдавался во мне гулким эхом пустоты, наступавшей внутри. Я стояла на балконе, нашем балконе, где всего сутки назад звезды были свидетелями нашего счастья. Сейчас солнце, ласковое вчера, било безжалостно, ослепляя, выставляя напоказ мое горе. Я стояла спиной, чувствуя, как мелкая, неконтролируемая дрожь бежит по плечам, по спине. Каждый нерв был натянут как струна, готовая лопнуть.

«Елена…»

Его голос. Хриплый, надломленный. Имя, произнесенное как стон. «Боже, дай мне силы не рассыпаться сейчас!» Я обернулась. И мир, и так уже трещавший по швам, рухнул окончательно. Я видела его лицо — мое солнце, мой якорь, искаженное болью, которая отражала мою собственную. Его глаза… Бездонные колодцы тоски и той самой уязвимости, что сводила меня с ума от страха за него. Сердце сжалось в ледяной ком, такой тяжелый и колючий, что перехватило дыхание. Хотелось схватить его, закричать, не отпускать его никуда. Но где-то в глубине, сквозь панический страх, пробивалась искра. Та самая, что горела в нем всегда. Я не бросилась к нему, не зарыдала в истерике. Вцепилась в холодные перила балкона до побеления костяшек. «Держаться. Ради него. Мой муж нуждается в своей сильной жене», — пронеслось в голове. От этой мысли — вспышка гордости и новая, острая волна боли. Он так много пережил из-за меня…

«Венеция…» — мой шепот был едва слышен, но прозвучал как скрежет ножей в мертвой тишине. Я не могла смотреть на него, мой взгляд приковало к тому проклятому свертку в его руке. — «Так далеко… И… Лео? Опасно?» «Скажи, что нет. Солги мне, умоляю».

Я видела ответ в его глазах еще до того, как он швырнул указ на столик, будто ядовитую змею. Весь его вид кричал об опасности. Но не для него — он был воином. Страх был за меня. Этот страх, холодный и липкий, уже обволакивал мою душу, проникая в каждую клеточку.

«Тетушка… права была. Король не простит.» — его голос звучал чужим, разбитым. — «Это его месть. Точечная. Вырвать меня отсюда. Заставить… оставить тебя…»

«Оставить меня одну». Эти слова висели в воздухе незримой гильотиной. Одна. Перед де Лорреном, придворными шакалами, перед самим королем-пауком, плетущим свои сети… Мысль о его беспокойстве за меня, о его бессилии там, пока я здесь… она сводила с ума. Я видела, как его руки сжались в кулаки, как мускул дернулся на скуле. Он чувствовал себя загнанным зверем.

Он не выдержал. Бросился ко мне, как в последнее убежище. Его сильные руки, всегда такие уверенные, теперь дрожали, когда он обхватил меня, прижал к груди с такой силой, будто хотел вобрать в себя, спрятать, чтобы никакая беда не могла до меня добраться. Я приникла к нему, вжалась всем телом, чувствуя, как судорожные рыдания сотрясают меня изнутри. Слезы текли ручьями, пропитывая его камзол. Каждая слеза была каплей расплавленного страха и боли. «Не отпущу. Никогда не отпущу».

«Прости…» — его шепот обжигал кожу на виске, где губы оставляли горячие, отчаянные поцелуи. Он целовал мокрые веки, лоб, как будто пытаясь запечатать слезы. — «Прости, любовь моя… жизнь моя… Я только… только обрел тебя… Только одну ночь!.. И должен…»

Голос его снова прервался. Горечь подкатила и к моему горлу. Одна ночь. Жестокий дар и еще более жестокое отнятие. Я прижалась к нему еще сильнее, всем существом ища защиты, тепла, его — того, что вот-вот должно было быть отнято. «Не проси прощения,» — выдохнула я, мое дыхание было горячим сквозь ткань его одежды. Голос дрожал, но я заставила себя говорить. — «Ты не виноват. Помнишь? Это… игра. Мы играем в нее вместе.»

Я запрокинула голову, заставила наши взгляды встретиться. Сквозь пелену слез, сквозь зеркальный страх в его глазах, я вдохнула в себя всю свою решимость, всю ту безумную силу, что помогала в Версале. «Ты вернешься. Должен вернуться. Я буду ждать. Здесь. В нашем доме.» «Наш дом». Произнести это было и сладко, и горько до слез. Это был мой щит, мой обет.

«Он вернется. Должен». Клятва, прочитанная в его взгляде, стала моей опорой. Наш поцелуй… Не пламя страсти, а прощальная нежность, пропитанная горечью до самого нутра. Соль моих слез на его губах. Отчаяние. Обещание, высеченное в этом прикосновении. Мольба: «Останься живым». Я впитывала каждую долю секунды: твердость его губ под моими, трепет его пальцев на моей щеке, родной, неповторимый запах его кожи — дубление, лошадь, он. Это был мой талисман. Заклинание, которое должно было защитить его вдали и вернуть обратно. Ко мне.

Но слова и слезы… они были лишь каплей в море ледяного ужаса, затопившего душу. Горечь разлуки, страх перед бездной, куда его увозили, ужас, что его отнимут навсегда… все это клокотало внутри, требуя выхода. Любовь, только что расцветшая пышным цветом и уже обреченная на ледяную зиму, кричала. Мы заперлись в наших покоях. Отгородились от мира, ставшего вдруг жестоким и чужим. Но тишина была невыносима. Нам нужно было пламя, чтобы сжечь эту боль, хотя бы на время.

Тот вечер, та глубокая ночь… Стены шато растворились. Не было Версаля с его интригами, не было Венеции с ее угрозами, не было завтра — этого чудовища, поджидавшего за порогом. Был только он. Только я. И неутолимая, яростная потребность чувствовать, принадлежать, слиться воедино здесь и сейчас, пока время-палач не вырвало нас из объятий друг друга. Это