Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель Страница 2

не было продолжением первой нежной ночи. Это был шторм. Пожар, охвативший душу. Вихрь отчаяния и страсти, сметающий все на пути. Каждое прикосновение его рук — крик против несправедливости судьбы. Каждый поцелуй — отчаянная попытка остановить бег времени. Каждое сближение — мольба сплавиться так прочно, чтобы никакая королевская воля не смогла нас разорвать. Мы говорили телами на языке, понятном только нам двоим: язык обжигающей тоски, безумной нежности и хрупкой, как паутина, надежды, что эта связь, эта близость переживет разлуку. Будущее было запретной темой. Только наваждение настоящего. Только этот огненный круг, где мы теряли счет времени, не чувствовали усталости, отдаваясь друг другу без остатка. Каждое мгновение я ловила, как утопающий соломинку, боясь, что это — последнее. Последний взгляд. Последний вздох. Последнее ощущение его.

Утро. Рассвет застал нас в молчаливых объятиях, измученных, опустошенных до самого дна, но… странно спокойных в самой сердцевине. Казалось, мы выжгли всю боль пламенем ночи, оставив только эту тихую, жгучую уверенность: «Мы — одно целое. Навеки. Никакая разлука не изменит этого».

Потом — порог. Последний поцелуй. Горький, как полынь, пропитанный солью моих слез. Он держал мое лицо в ладонях, его взгляд впивался в меня, словно пытаясь запечатлеть каждую черточку, каждый блик света в моих глазах, вдохнуть запах моей кожи, смешанный с его собственным. Чтобы пронести это с собой. Через все преграды. Через всю боль.

«Елена…» — его голос снова дрогнул. Он собрался с силами. «Не выходи. Не смотри. Пожалуйста.» Его глаза умоляли. Я понимала. Ему было невыносимо думать, что я увижу его удаляющуюся фигуру, что этот образ будет терзать меня дни и ночи напролет. Его страх за меня. «Обещай. Останься здесь. В нашем доме.»

Я кивнула. Губы предательски дрожали, но я сжала их до боли. Взглядом я сказала ему все, что не могла выговорить: «Иди. Я буду ждать. Всегда».

Только тогда его руки разжались. Только тогда он повернулся и пошел вниз. Каждый его шаг по лестнице отдавался во мне глухим ударом, как будто он наступал мне прямо на сердце. Я знала — в кармане его камзола лежал мой платок. Пропитанный слезами и духами. Мой след. Я представляла, как он сжимает его так, что ногти впиваются в ладонь. Пусть боль напоминает. Пусть запах жасмина ведет его обратно.

Я не вышла. Не подошла к окну. Сдержала слово. Стояла посреди комнаты, слушая, как внизу цокают копыта, как скрипят колеса кареты. Звуки удалялись. С каждым мгновением тишина в шато становилась громче, тяжелее, невыносимее. Мир за окном померк, стал плоским и бесконечно пустым. Без него.

Когда последний звук затих вдали, я подошла к балкону. Там никого не было. Он уехал. Я была одна. И только тогда, когда его уже не было видно, когда не было нужды быть сильной для него, я позволила волне нахлынуть. Руки снова вцепились в перила, уже теплые от утреннего солнца. Тело сковала новая, сокрушительная дрожь. Горькие, соленые слезы хлынули потоками, беззвучными рыданиями сотрясая все существо. Боль была огненной, рвущей изнутри. Страх за него — холодной змеей, обвившейся вокруг сердца.

«Я буду ждать, любовь моя», — шептало сердце сквозь боль и страх, впитывая его последнюю клятву из утреннего поцелуя. — «Я буду ждать. Здесь. В нашем доме. Вернись. Только вернись ко мне!».

Я сжала кулаки, чувствуя, как под слезами, под страхом, под невыносимой болью разлуки, медленно, неумолимо разгорается та самая искра. Искра выживания. Искра бесконечного ожидания. Я буду ждать. Пока бьется сердце. Пока дышу. Пока есть хоть капля надежды в этом безумном мире. Мой любимый. Вернись ко мне.

Глава 2: Тишина перед бурей

Тишина.

Она обрушилась на шато после цокота копыт, уносящих самое дорогое. Не просто отсутствие звука — это была плотная, удушающая материя, заполнившая каждый уголок, каждый камень нашего дома. «Нашего». Слово теперь резало, как нож. Дом без него — просто красивая тюрьма.

Я стояла посреди опочивальни, опустошенная, как выпотрошенная рыба. Слезы, казалось, высохли до дна за эту бесконечную ночь и утро. Осталась только глухая, гулкая боль в груди и ледяная дрожь внутри, которую не могли согреть даже лучи солнца, нагло льющиеся с балкона. Солнца, которое вчера было свидетелем нашего счастья.

Он уехал. В Венецию. Опасность. Один.

Мысли бились, как пойманные мухи, об одно и то же. Страх за него был живым, дышащим существом, сжимавшим горло. Каждое биение сердца отдавалось вопросом: доедет ли? Не подстерегут ли?

Но я не могла позволить себе распасться. Не сейчас. Плакать, рыдать, рвать на себе волосы — эту роскошь я позволила себе утром, когда он скрылся из виду. Сейчас требовалось иное. Сила. Та самая, что заставила меня держаться на балконе, когда мир рушился.

Я медленно опустилась в кресло у камина, погасшего и холодного. Обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Королевский указ… Это был только первый ход. Точечный удар, как он сказал. Вырвать его отсюда, ослабить, оставить меня беззащитной. Людовик Пятнадцатый… Людовик, которого я видела один раз на балу, и которого знала слишком хорошо по страницам учебников и мемуаров.

В памяти всплывали обрывки знаний, которые сейчас были моим единственным оружием.

Людовик XV. Король-сибарит. Любимец женщин, игрок, гурман. Казался безвольным, управляемым фаворитками… но это лишь фасад. Холодный, расчетливый ум, скрытый за маской скучающего гедониста. Беспощадный, когда чувствовал угрозу или когда его самолюбие было уязвлено. Именно его самолюбие я и задела, отказавшись стать женой его подчиненного. Месть его была изощренной. Не казнь, не открытый гнев — изгнание мужа. Разлука. Мучение. И это только начало.

Следующий шаг будет направлен на меня. Это было ясно, как божий день. Вызов в Версаль. Под благовидным предлогом — то ли для разъяснения, то ли для нового поручения. Но истинная цель висела в воздухе густым, удушливым запахом придворной интриги: показать, кто здесь настоящий хозяин. Заставить склонить голову. Заставить признать дерзость этого брака.

Или… Или что? Что он мог сделать с графиней, осмелившейся перечить королевской воле? Опала. Пожизненное заключение в каком-нибудь сыром, захолустном монастыре, подальше от света, от Парижа, от Лео? Отнять титулы, земли? Или что-то хуже? Мысль о тюрьме, о Бастилии, холодной змеей скользнула по сердцу. А де Лоррен… Имя этого хищника, этого королевского фаворита, чьи надежды она растоптала, обожгло сознание, заставив содрогнуться. Придворные гиены уже почуяли кровь. Они будут только рады растерзать ее, чтобы выслужиться перед разгневанным королем, чтобы унаследовать ее место при дворе или милость Лоррена.

Но… но