Битва за сердцееда: Версальский фронт - Натали Карамель Страница 26

Ловушка захлопнулась. Он сам предложил то, что мне нужно.

— Прогулки… — я вздохнула с преувеличенной тоской, глядя в сторону закрытого окна. — О, это было бы… божественно. Искусство… музыка… книги… — Я вернула взгляд на него. — Моя бедная Колетт, моя художница, совсем пала духом без своих красок и бумаги. А рисование… оно так успокаивает нервы. — Я посмотрела на него с нарочитой беспомощностью, которая, как я знала, была ему приятнее моей силы. Дай ему почувствовать себя благодетелем.

Лоррен улыбнулся, как кот, получивший сливки.

— Но это же варварство! — воскликнул он с напускным негодованием. — Держать такую… деликатную натуру, как вы, мадам Виктория, и ваш юный талант вдали от вдохновения! Завтра же! — Он сделал величественный жест. — Ваша Колетт получит лучшую бумагу и уголь. А вы… — его взгляд стал томным, — вы получите прогулки. Под моей защитой, разумеется. Мои люди обеспечат вашу безопасность и… уединенность. Никто не посмеет вам докучать. — Он имел в виду Дюбарри, Ментенон, всех. Он хотел меня только для себя.

— Вы слишком добры, герцог, — сказала я, опуская глаза, изображая смущенную благодарность. Внутри ликовала. Первый шаг к свободе сделан. Бумага для Колетт — это бумага для меня. Для заметок, для шифров, для передачи информации через капитана. Письма? Нет. Но наброски, схемы, случайные цифры — да.

Остаток ужина прошел в легком флирте с моей стороны и нарастающем восхищении с его. Я говорила о книгах из библиотеки Ментенон, ввернула пару тонких шуток о придворных нравах (не задевая его), слушала его рассказы о путешествиях с видом заинтересованной собеседницы. Я была обаятельна, умна, недоступна, но не холодна.

Когда он встал, чтобы уйти, его лицо сияло удовлетворением. Он взял мою руку, нежно поцеловал кончики пальцев. Его губы были холодными.

— Мадам Виктория, — прошептал он. — Этот вечер был… восхитительным откровением. Я с нетерпением жду наших прогулок. И… дальнейшего знакомства.

— И я, герцог, — ответила я, извлекая руку с достоинством, но без резкости. — Спокойной ночи.

Он вышел, оставив после себя шлейф дорогих духов и ощущение… выполненного плана. С обеих сторон.

Дверь закрылась. Я облокотилась о спинку стула, вдруг почувствовав усталость. Игра требовала колоссального напряжения. Но это была хорошая усталость.

— Мадам? — робко позвала Колетт, вынырнув из темного угла, где она ждала с Мари. Ее глаза сияли. — Он… он сказал про бумагу? Правда?

Я повернулась к ней, и на моем лице расцвела настоящая, теплая улыбка.

— Правда, Колетт. Завтра. Лучшую бумагу и уголь. — Я подошла, взяла ее холодные руки в свои. — Ты снова сможешь рисовать. И я… — я посмотрела на окно, за которым маячили тени его стражей, — скоро снова увижу сады. На моих условиях.

Мари подошла, ее лицо светилось надеждой.

— Вы были… великолепны, мадам. Он… он смотрел на вас, как завороженный.

— Он смотрит на то, что хочет видеть, Мари, — ответила я, снимая тяжелые серебряные серьги. — Иллюзию. И пока он верит в эту иллюзию, у нас есть воздух. И бумага. — Я положила серьги в шкатулку. — Это только начало. Но начало хорошее.

Я была довольна. Я сыграла свою роль безупречно. Лоррен ушел, уверенный, что я, как любая женщина, просто поняла его превосходство над отсутствующим мужем и решила получить максимум выгоды и удовольствия от своего нового положения. Он купился на кокетство, принял мой псевдоним как милую женскую причуду и даже разыграл щедрого покровителя. Дурак. Он не увидел кинжала за цветком цикламена. Не почувствовал льда под шелком.

Он думал, что начал игру. Он не понимал, что уже проигрывает. А Колетт, сжимая в нетерпении руки, уже мечтала о завтрашней бумаге. И это было самое сладкое. Маленькая, настоящая победа Виктории.

Глава 22: Шелк, краски и воздух свободы

Утро. Не то удушливое, полное страха ожидание, что было прежде. Сегодня оно было наполнено… предвкушением. И не только моим. Едва я открыла глаза, как дверь в мою спальню распахнулась, и в комнату ворвалась Колетт, ее лицо сияло, как само солнце, пробивавшееся сквозь шторы.

— Мадам! Мадам Виктория! Посмотрите! — Она почти подпрыгивала от восторга, указывая в гостиную.

Я вышла, и дыхание перехватило. В углу комнаты, где раньше была пустота, теперь стоял невысокий, но прочный мольберт из светлого дерева. Рядом — ящик, открытый, демонстрирующий богатство внутри: пастель! Не просто уголь или сангина. Мягкие мелки самых невероятных оттенков — лазурные, розовые, изумрудные, охристые, глубокие синие. Настоящая роскошь для художника. Бумага — не грубая оберточная, а плотные листы прекрасного качества, специально для пастели. И кисти! Тонкие, беличьи.

— Он… он прислал! Как и обещал! — Колетт схватила мои руки, ее глаза блестели слезами счастья. — Самые лучшие! Я таких даже не видела!

Мари стояла рядом, улыбаясь во весь рот, глядя на счастье юной художницы.

— Это чудо, мадам, — прошептала она. — И это еще не все…

Она кивнула на кушетку. Там лежали аккуратные свертки. Два прекрасных платья — одно нежно-голубое для Колетт, другое — теплого сливочного оттенка для Мари. Скромные, но из качественного шелка, с тонкой вышивкой. Совсем не то, что носили служанки.

«Для ваших прелестных спутниц, мадам», — прочитала я записку, лежащую сверху. Лорреновский почерк. «Свита столь очаровательной дамы должна соответствовать ее изяществу».

И тут мой взгляд упал на шкатулку. Небольшую, но тяжелую, из черненого дерева с серебряной инкрустацией. Я открыла ее. На черном бархате лежало колье. Не просто драгоценность — произведение искусства. Крупные, идеально ограненные сапфиры глубокого василькового цвета, обрамленные россыпью бриллиантов. Оно было тяжелым, холодным и… невероятно дорогим. Язык его был ясен: Ты моя. Моя драгоценность. Моя собственность.

Я взяла его в руки. Камни перелились холодным огнем. Внутри все сжалось. Но на лице я сохранила легкую, благодарную улыбку.

— Ну что ж, — сказала я, кладя колье обратно. — Герцог… щедр. И точен в выполнении обещаний. — Я посмотрела на девочек. — Колетт, наслаждайся подарками. Мари, примерь платье. Вы обе заслуживаете выглядеть прекрасно.

Я приняла его дары. Все. Платья для служанок? Отлично. Пусть мои девочки чувствуют себя увереннее. Пастель и бумага для Колетт? Бесценно. Это не только ее радость, но и мои будущие заметки, схемы, зашифрованные послания. Колье? Пусть висит на шее как символ его иллюзии. Я надену его. Буду сиять его камнями, играя в его игру, пока не выиграю свою. Носить его платья — значит