История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 36

до того, как была написана «История». Отсюда заключают, что все эти столь важные для Геродота мотивы были заимствованы им у Эсхила. При этом забывают, однако, о том, что и у историка, и у драматурга мог быть один общий источник, а именно Гомер, впервые во всей греческой литературе использовавший мотив обманного сна во II песни «Илиады». Вообще представления Геродота о богах еще довольно близки к религиозным воззрениям Гомера. Как и в гомеровской поэзии, божество чаще всего действует у него, повинуясь самым примитивным чувствам ненависти или зависти к выдающимся людям. Оно упорно хочет их погубить не потому, что они совершили что-то дурное, а именно потому, что оно не терпит ничего выдающегося. Фараон Амасис в своем письме к Поликрату напоминает ему о том, сколь завистливо относится божество к человеческому счастью. «Людские несчастья доставляют наслаждение богам», — пишет историк в другом месте.

Лишь в сравнительно редких случаях божество выступает у Геродота как орудие справедливого мщения за нечестивые деяния и иные прегрешения. Так, Фемистокл, объясняя, почему маленький флот эллинов разгромил огромную персидскую армаду, говорит: «Этот подвиг совершили не мы, а боги и герои, которые воспротивились тому, чтобы один человек стал властителем Азии и Европы, так как он нечестивец и без-законник. Он ведь не щадил ни святилищ богов, ни человеческих жилищ, предавая огню и низвергая статуи богов. И даже море повелел он бичевать и наложить на него оковы». Буквально те же самые прегрешения ставит в вину Ксерксу и вызванная из могилы тень его отца Дария в «Персах» Эсхила. Очевидно, этический постулат, определяющий поведение богов в трагедиях Эсхила, идея высшей божественной справедливости были в какой-то степени близки и Геродоту, хотя обычно он все же более склоняется к наивным народным представлениям о богах как злобных, мстительных и, в общем, недалеких существах.

Взятое в целом мировоззрение Геродота отличается удивительной противоречивостью, можно даже сказать, хаотичностью. Судя по всему тому, что мы о нем знаем, в его голове теснилось множество разнородных идей и догадок, нередко взаимоисключающих, но вместе образующих какой-то причудливый сплав, мешанину, в которой очень трудно обнаружить что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее какую-то систему или порядок. Попытки наивно-рационалистического объяснения событий мирно уживались в его сознании с самыми грубыми суевериями и предрассудками, представления о божественной справедливости соседствуют с примитивной, почти дикарской верой в богов, психологически ничем не отличающихся от людей, проблески монотеизма перемежаются с самым вульгарным и заурядным политеизмом. Такая неразборчивость, можно даже сказать, беспринципность Геродота ставит его как мыслителя намного ниже таких выдающихся его современников, имевших четкую и хорошо продуманную систему религиозно-философских убеждений, как Анаксагор, Эмпедокл, Эсхил. Однако, с другой стороны, именно это отсутствие какой бы то ни было системы во взглядах, пестрота мировоззрения великого историка делают его фигуру особенно интересной и привлекательной для нас, так как позволяют видеть в нем типичного носителя того, что принято называть «массовым сознанием» или «обыденным мышлением». Как подлинный сын своей страны и своего времени Геродот разделял с массой своих современников их религиозные сомнения и шатания, бросаясь от набожности к скептицизму и каждый раз снова возвращаясь назад.

Взгляды Геродота на исторический процесс

Исследователи давно уже пытаются найти в книге Геродота какую-то единую концепцию, объясняющую все происходящие в ней события под каким-то общим углом зрения, иначе говоря, пытаются понять, в чем же заключалась философия истории «отца истории». Однако ни одна из этих попыток так и не увенчалась успехом. Геродот оказался подлинным Протеем: в последний момент он всегда ловко ускользает из рук своих преследователей, на глазах преображаясь, меняя свой внешний облик. Чуть ли не в каждой части его труда мы находим у него уже иной взгляд на причины событий, иную мотивировку того, что произошло.

Очень верно и точно объясняет происхождение этого разнобоя во взглядах Геродота на исторический процесс А. И. Доватур в своей прекрасной книге «Повествовательный и научный стиль Геродота»: «Исторические рассказы, отовсюду собранные, несли с собой неодинаковую философию истории. Геродот не чувствовал потребности подвергнуть их какой-либо существенной переработке в смысле примирения или сведения к единству разнообразных и противоречивых точек зрения на движущие силы истории, лежавших в основе разных преданий»[13]. В примечании эта мысль пояснена следующим образом: «Геродот ни в какой мере не представляется нам оригинальным мыслителем; он тщательно собирает материал, стремится добросовестно воспроизводить то, что он получил, и вместе с рассказами усваивает общие точки зрения, присущие этим рассказам»[14].

Во многих случаях Геродот, как мы уже видели, прибегает к теологической концепции, объясняя то или иное событие вмешательством богов или судьбы. Так, предначертанием судьбы объясняются самые разнообразные явления человеческой жизни: смерть великих людей, падение больших городов, государственные перевороты, многие крупные события, как, например, опустошение Аттики персами, исход Платейской битвы, даже сам факт похода Ксеркса. Нередко встречаются в «Истории» примеры условных предначертаний судьбы: спартанцы победят персов, если погибнет спартанский царь (Леонид); жители Кимы погибнут, если выдадут персам укрывшегося в их храме Пактия и т. д.

Другое весьма распространенное объяснение причин того, что произошло, — кара, ниспосланная богами на одного человека или целый народ за совершенное им преступление или нечестие. В таких ситуациях боги обычно используют людей как свое орудие. Так, персидский сатрап Оройт погибает от рук своих телохранителей, исполняющих приказ царя Дария, который хочет наказать Оройта за его преступления и в частности за убийство Митробата. Но в действительности, как дважды указывает историк (в начале и в конце рассказа), Оройта наказывают боги за предательское убийство Поликрата. При этом Геродот, видимо, забывает о том, что и сам Оройт был лишь орудием в руках завистливых богов, которые хотели покарать Поликрата за его гордыню. На этом примере можно видеть, как беспечно нанизывал «отец истории» свои новеллы на общую нить повествования, не особенно заботясь о их согласовании друг с другом.

При всей набожности Геродота теологическая концепция исторического процесса нигде не проводится им с полной последовательностью. Очень часто происходящие события находят у него вполне разумное, земное, отнюдь не метафизическое объяснение, вытекающее из отношений между самими людьми и не предполагающее никакого вмешательства богов. Излюбленной мотивировкой, к которой охотно прибегает историк в таких случаях, является месть (τίσις) за совершенное преступление или обиду. Этот принцип, восходящий, вне всякого сомнения, к первобытному правилу «око за око, зуб за зуб», одинаково успешно действует как в отношениях между богами и людьми, так и в отношениях людей между собой. Далеко не всегда месть того или