История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 34

в других частях сочинения Геродота. Так, во II книге (гл. 43–44) историк рассказывает, что ему удалось узнать во время его пребывания в Египте о Геракле. Итог предпринятого исследования был ошеломляющим. Оказалось, что Гераклов было двое, а не один, как по простоте душевной думали все эллины. Первый Геракл — древний египетский бог, входивший в число 12 главных богов этой страны. Поклонялись Гераклу и финикийцы (Геродот предпринял специальную поездку в Тир, чтобы посетить там древний храм этого божества, очевидно, святилище Мель-карта, которого греки отождествляли со своим Гераклом). Другой Геракл был просто героем, сыном смертных родителей Амфитриона и Алкмены, родился он тогда, когда его божественный тезка был уже давно известен и почитаем. «Поэтому, — заключает Геродот, — как я думаю, совершенно правильно поступают некоторые эллинские города, воздвигая два храма Гераклу. В одном храме ему приносят жертвы как бессмертному олимпийцу, а в другом — заупокойные жертвы как герою». Попутно изобличаются во лжи авторы занятной сказки о том, как Геракл во время своих скитаний по свету забрел в Египет и там едва не был принесен в жертву на алтаре Зевса (см. гл. 45). Другой пример — рассказ о голубках (II,57).

Весьма любопытна и явно рассчитана на сенсацию и новая редакция мифа о Троянской войне, которую предлагает Геродот своим читателям в той же II египетской книге (113–120). Согласно этой редакции (ее источником были, как уверяет Геродот, рассказы каких-то египетских жрецов), во время осады Трои Елены Прекрасной и похищенных Парисом сокровищ Менелая в городе не было. И то и другое будто бы изъял у похитителя мудрый и справедливый египетский царь Протей, когда корабль Париса был занесен ветром в устье Нила. Греки, таким образом, совершенно напрасно осаждали Трою целых десять лет, и вся эта история была лишь сплошным трагическим недоразумением. Геродот довольно остроумно обосновывает свою особую позицию в этом вопросе в 120-й гл.: «...Конечно, ведь ни Приам, ни остальные его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать опасности свою жизнь, своих детей и родной город для того лишь, чтобы Александр мог сожительствовать с Еленой. Если бы они даже и решились на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев в битвах с эллинами, я уверен, что живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдал бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь тяжких бедствий... Все это, по-моему, было заранее уготовано божеством, чтобы их полная гибель показала людям, что за великими преступлениями следуют и великие кары богов. Вот что я сам думаю об этом»[12]. Этот пример, пожалуй, ярче и наглядней, чем какой-нибудь другой, показывает, насколько глубоко мифологический стиль мышления сидел еще в сознании Геродота. Мифология была для него, если можно так выразиться, его родной стихией. Сама бесцеремонность, с которой он поправляет древних поэтов и иных рассказчиков мифов, говорит о том, что традиции мифотворчества были еще живы в сознании историка и его современников, что они ощущали себя полноправными участниками этого увлекательного процесса.

Конечно, новые мифы, которыми Геродот хотел заменить старые, уже отжившие свое сказания, во многом от них отличались. Как было уже сказано, они были более рационалистичны, из них почти совершенно была изгнана всякая фантастика, все сверхъестественное. И стилистически, и по содержанию они, как мы уже говорили, уподобляются обычным геродотовским логосам.

Но, несмотря на все это, они остаются мифами, пока и поскольку в них продолжают действовать древние герои, хорошо известные каждому эллину. Да и боги, хотя Геродот нередко вычеркивает их из списка действующих лиц в своих переработках мифологических сюжетов, так, в сущности, и не ушли из его повествования, оставшись тут же неподалеку.

Таким образом, мы вплотную подошли к следующему вопросу.

Мировоззрение Геродота и его религиозные взгляды

Как это ни парадоксально, но при всем своем свободомыслии, сказавшемся в критике мифологической традиции, подчас довольно смелой, великий историк оставался человеком благочестивым и, можно даже сказать, богобоязненным. Весьма характерна для него оговорка, которой заканчивается рассуждение о двух Гераклах: «Да помилуют нас боги и герои за то, что мы столько наговорили о них». Смелые вылазки в запретную зону мифологической премудрости совершаются в «Истории» с оглядкой на обитателей этой зоны — олимпийцев: как бы их чем-нибудь не прогневить.

Иногда мы встречаем у Геродота довольно здравые суждения о природе вещей, в которых, по-видимому, сказывается влияние на него ионийской натурфилософии. Вот несколько примеров. Когда на флот Ксеркса, вставший на якорь у мыса Сепиада, обрушилась страшная буря, персидские маги с помощью жертв и заклинаний усмирили ее, «а, может быть, — добавляет историк скептически, — она сама по себе улеглась». В другом месте персидский вельможа Артабан высказывает здравую мысль о природе сновидений, довольно близко смыкающуюся с мнением Демокрита на этот счет: во сне в виде призраков или образов перед нами является то, о чем мы думаем днем. Геродот не берется решать, была ли психическая болезнь Камбиза наказанием богов за кощунственное убийство священного быка Аписа, или же ее вызвала какая-нибудь другая причина. Он замечает, однако, что так как Камбиз с самого рождения страдал так называемой священной болезнью, т. е. эпилепсией, то вполне естественно, что и рассудок его не мог быть в полном порядке.

Однако рядом с этими проблесками рационализма мы обнаруживаем в сочинении Геродота детски наивную веру в чудеса, гадания, вещие сны. Чудо спасает храм Аполлона в Дельфах от захвата и осквернения его персами. Как только варвары приблизились к святилищу, на них обрушились молнии, с Парнаса со страшным грохотом низверглись две вершины, раздавив множество персидских воинов, из святилища доносились тем временем загадочные голоса и боевой клич. Напуганные всеми этими грозными знамениями персы обратились в бегство. Многие из них потом рассказывали, что бегущих преследовали два воителя, ростом намного превосходившие простых смертных. Впоследствии оказалось, что это были два местных дельфийских героя: Филак и Автоной. На самом деле никаких чудес и никакого побоища в Дельфах, конечно, не было. Персы просто обошли этот город стороной, зная о лояльности дельфийского жречества, занимавшего в те годы определенно персофильскую позицию. Геродот, ничтоже сумняшеся, принял на веру всю эту чудесную историю, явно сочиненную жрецами Аполлона для того, чтобы обелить себя в глазах греческого общественного мнения. Точно так же, по словам историка, и богиня Деметра не пустила варваров в свое святилище в Элевсине.

Очень много места занимают в «Истории» рассказы о всевозможных оракулах, предзнаменованиях, вещих сновидениях. Зловещие знамения преследуют Ксеркса на всем пути из