История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 30

массу всевозможных любопытных сведений об удивительных происшествиях и явлениях природы, поступках великих людей, странных обычаях варварских народов, невиданных животных и растениях. Древние думали, что Геродот сознательно прибег к такой манере подачи материала, чтобы не слишком утомлять читателей однообразием повествования. Так думал, например, Дионисий Галикарнасский: «Геродот знал, — пишет он, — что слишком длинный рассказ утомляет уши слушателей, если говорить все время на одну и ту же тему. Но если через определенные промежутки делать паузы, это приятно воздействует на наш ум. Поэтому он хотел придать разнообразие своей работе, подражая Гомеру. Если мы берем его книгу, мы восхищаемся ею вплоть до последнего слога и хотим еще». Сравнение Геродота с Гомером, к которому прибегает здесь Дионисий, не случайно. Древние догадывались о влиянии эпической поэзии на «отца истории» (Лонгин называл его όμηριχότατος), и эти догадки в общем не далеки от истины. Конечно, нельзя с уверенностью утверждать, что причудливая манера повествования, свойственная Геродоту, была результатом сознательного литературного приема. Такая расчетливость едва ли была в духе великого историка. Скорее всего обилие отступлений от главной темы следует приписать живой любознательности Геродота, которая дополнялась в его характере словоохотливостью, иногда переходящей в болтливость (и то и другое — чисто греческие черты). Вероятно, во многих случаях он и сам заранее не знал, в какую сторону повернет его рассказ в следующей главе.

Источники Геродота и его работа с ними

Главным источником информации были для Геродота, бесспорно, устные свидетельства очевидцев и участников событий (или просто людей, что-то слышавших и знавших). Поиски таких свидетелей и встречи с ними были, судя по всему, главной целью его разъездов. В этом отношении подготовительная работа Геродота была совершенно непохожа на работу современного историка, который имеет дело преимущественно с книгами и документами, а не с живыми людьми, и работает поэтому в библиотеках и архивах. В этом сказывается влияние на историю нашего бюрократического века. Любое событие, еще не успев произойти, тут же обрастает бумагами, входящими и исходящими. Историку поневоле приходится зарываться в эти бумажные груды, чтобы набрести хоть на крупицу истины. Вся прелесть исследовательской деятельности Геродота и других греческих историков до появления кабинетных ученых типа Эфора и Плутарха заключалась в том, что они шли по горячим следам событий и поэтому вынуждены были обходиться почти совершенно без письменных источников. Можно сказать, что они сами их создавали, записывая рассказы очевидцев. В этом смысле их работа ближе всего напоминает работу военных корреспондентов или следователей.

Среди информаторов Геродота мы видим людей всяких чинов и званий, различных национальностей, разной степени образованности. Здесь и греческие купцы, и персидские вельможи, египетские переводчики, жрецы и жрицы двух крупнейших греческих святилищ (Дельф и Додоны), даже два царя: Македонский Александр I Филэллин и спартанский царь — изгнанник Демарат. Изредка Геродот называет тех, от кого он получил те или иные сведения, поименно. Но чаще ограничивается ссылкой на каких-то анонимных свидетелей, указывая только на их место жительства, вроде «говорят коринфяне или афиняне», «рассказ этот передают аркадяне» и т. п. В таких случаях обычно бывает неясно, что, собственно, имеется в виду: а) устная информация, полученная от жителей города или местности, где побывал автор, или в) информация, полученная каким-то окольным путем, но со ссылкой на первоисточник, или, наконец, с) информация, почерпнутая из какого-то письменного источника, происходящего из названного города или страны. Более вероятно все же, что в большинстве случаев Геродот вкладывает в глагол «говорят» его буквальный смысл, так как во время своих скитаний он наверняка старался добыть все необходимые ему сведения, так сказать, из первых рук.

Сам Геродот признает, что его информаторы наговорили ему много такого, во что он никак не мог поверить. Тем не менее как объективный исследователь он старался запомнить и записать все, что он слышал, очевидно, допуская, что среди его читателей найдутся люди, которые смогут по-иному взглянуть на тот же самый предмет и увидят истину там, где ему мерещился вымысел. Так, поясняя во II книге, какие источники он положил в основу своего египетского логоса, историк замечает: «Нынешними рассказами египтян пусть пользуются те, кому они кажутся правдоподобными: у меня же на протяжении всего моего рассказа предполагается, что я записываю со слуха то, что рассказывают все». И в другом месте та же мысль выражена еще короче: «Я обязан передавать то, что мне говорят, верить же всему не обязан». В действительности Геродот был, конечно, весьма легковерным человеком. Его легковерию, а в равной степени и словоохотливости мы обязаны теперь тем, что имеем в своем распоряжении богатейшее собрание фольклорных сюжетов как греческого, так и восточного происхождения. Окажись на месте Геродота сухой прагматик и скептик типа Фукидида, и все это бесценное богатство было бы для нас безвозвратно утрачено.

Следует иметь в виду, что во время своих путешествий за пределами Греции, например в Египте или Персии, Геродот всецело зависел, так как он не знал чужеземных языков, от своих проводников и переводчиков. В большинстве своем это были, по-видимому, случайные невежественные люди, имевшие самые сумбурные представления о прошлом своей собственной страны. Как и все гиды, они готовы были ради заработка наплести доверчивому иностранцу самые невероятные небылицы, нисколько не заботясь об их исторической достоверности. Хоу и Уэллс в своих комментариях ко II египетской книге «Истории» замечают: «Представим себе неглупого иностранца, составляющего историю Англии по рассказам служителей Вестминстерского аббатства или церкви Св. Павла в Кентербери. Это даст нам возможность ясно представить себе, в каком положении оказался Геродот, имея такие источники». Действительно, вся история Египта, за исключением сравнительно близкой к историку эпохи правления Саисской династии, имеет у Геродота совершенно фантастический вид, в чем виноваты, конечно, в значительной мере его осведомители из числа самих египтян или греков, натурализовавшихся в этой стране.

Конечно, далеко не всегда наш историк оказывался в таком глупом положении, как это случилось с ним в Египте. Встречались и среди его осведомителей люди добросовестные, а, главное, хорошо информированные. Так, историю Персии Геродот писал, основываясь, судя по всему, на каких-то доброкачественных источниках. Многие его сообщения подтверждаются, как считают иранисты, показаниями документальных источников. Например, история переворота, учиненного самозванцем Лжесмердисом, и последующего контрпереворота Дария, сына Гистаспа, в изложении Геродота в основном совпадает с тем, что рассказывает сам Дарий I в знаменитой Бехистунской надписи. Опубликованная в 1932 г. так называемая гаремная надпись Ксеркса из Персеполя в целом подтверждает то, что сообщает Геродот о династических смутах и борьбе за престол после смерти Дария (ил. 10).