История и миф - Юрий Викторович Андреев Страница 17

Все названные до сих пор образчики древневосточной историографии связаны лишь отдельными эпизодами или сравнительно короткими периодами истории Египта, Хеттского царства, Ассирии, Персии. Единственная во всей древневосточной литературе попытка создания связной истории целого народа была предпринята безымянными авторами Библии — священной книги (или скорее книг) древних евреев. Можно сказать, хотя и с известными оговорками, что создатели ветхозаветной литературы продвинулись в осмыслении исторического процесса несколько дальше, чем авторы древневосточных летописей предшествующего периода. В Библии мы уже находим какое-то подобие целостной исторической концепции, своеобразную философию истории, подымающуюся над конкретными единичными фактами. Во многом этому, несомненно, способствовала историческая трагедия еврейского народа — гибель Израильского государства и вавилонский плен. Эти события обострили восприимчивость авторов Библии, расширили их исторический кругозор.

Было бы опасно, однако, чересчур преувеличивать вклад, внесенный книгами Ветхого завета в развитие мировой исторической науки. Едва ли правы те ученые, которые прямо утверждают в своих работах, что современное понимание истории коренится в ветхозаветных сказаниях. Библия объявляется тем самым колыбелью современной историографии. При этом, что само собой разумеется, отодвигаются далеко на задний план достижения греческих историков и философов, которым до сих пор принадлежал безраздельный приоритет в этой области. Сторонники этой концепции (в основном ее исповедуют философы, близкие к теологической школе, а также некоторые экзистенциалисты) исходят из представления о сугубой аисторичности и мифологичности, якобы свойственных греческому мышлению, противопоставляя ему сугубо историческое мышление авторов Ветхого завета. По поводу этого последнего тезиса удачно высказался итальянский историк С. Мадзарино: «Априори кажется абсурдным, что именно народ, которому мы обязаны крупнейшими произведениями историографии всего мира, рассматривается как аисторичный в своей основе».

Те, кто склонен преувеличивать историзм ветхозаветного мировоззрения, забывают обычно (или, может быть, просто нарочито делают вид, что забыли) о том немаловажном обстоятельстве, что Библия представляет собой историю особого рода. Это — «священная история», в которой главным действующим лицом и перводвигателем исторического процесса является Бог. Для авторов Библии Бог — первопричина всех происходящих в ней событий. Он активно вмешивается в жизнь своего избранного народа — иудеев, совершая на каждом шагу всевозможные чудеса. История здесь, таким образом, еще не отделена от теологии. Напротив, она почти безраздельно поглощена ею и служит ее орудием.

Религиозная доктрина древних иудеев всецело господствует в представлениях авторов Ветхого завета о исторической закономерности.

Подводя итог нашему краткому обзору древневосточной историографии, мы можем с полным основанием сказать, что ни один из народов Древней Передней Азии так и не сумел приблизиться к подлинно научному пониманию истории. Я подчеркиваю, что речь сейчас идет лишь о странах Передней Азии или Ближнего Востока, с которыми греки находились в состоянии непосредственных контактов, начиная по крайней мере со второй половины VIII в. до н. э. Что касается более удаленных частей азиатского материка, например Индии и Китая, то там положение могло быть иным. Некоторые специалисты по истории Дальнего Востока прямо утверждают, что китайская историография в своем развитии ушла столь же далеко, как и греческая[8]. Но даже если это действительно так, никакого влияния ни с той, ни с другой стороны здесь, конечно, быть не могло ввиду огромной географической удаленности этих двух культур.

С другой стороны, влияние культур Передней Азии на греческую культуру и на греческую историографию в частности не подлежит никакому сомнению. Недаром первые греческие историки Гекатей и Геродот были в то же время и первыми востоковедами. Оба много путешествовали по странам Востока и вывезли оттуда огромное количество всякой полезной информации. Геродот прямо говорит, что египтяне далеко превзошли греков в изучении прошлого. Они посрамили Гекатея, претендовавшего на происхождение от богов в шестнадцатом колене, показав ему статуи верховных жрецов фиванского Зевса, насчитывавших уже 345 поколений. Этим они не только «оспаривали происхождение человека от бога», но, как подчеркивает Геродот, показали, что их достоверные знания о прошлом простираются в глубь веков на 5 тыс. лет по меньшей мере, тогда как у Гекатея они не шли дальше Троянской войны. С не меньшим уважением отзывался о египетских жрецах как знатоках глубокой древности также Платон в диалоге «Тимей». Именно к ним он возводит в конечной инстанции происхождение легенды об Атлантиде. Необходимо, однако, сразу же уточнить, в чем именно могло заключаться влияние культур Востока на греческую историографию. Совершенно очевидно, что влияние это шло не столько по линии передачи идей или принципов научного исследования (и тем, и другим восточные мудрецы, в чем мы уже имели возможность убедиться, были не очень-то богаты), сколько по линии передачи фактического материала.

Однако и этот тезис не может быть принят без известных ограничений. Богатый фактический материал, заключенный в египетских анналах и других документах этого рода, был греческим историкам практически недоступен по той простой причине, что они не знали ни письменности, ни языка, на котором эти документы были написаны. В своих сочинениях они могли использовать лишь те факты, которые они могли видеть собственными глазами, и то, что удосужились им поведать их проводники или переводчики из местных жителей. О результатах такого обмена информацией мы можем судить хотя бы по тем совершенно фантастическим сведениям, которыми буквально напичкана история Египта в переложении того же Геродота. Нельзя не согласиться поэтому с мнением французского историка Д. Русселя[9], который писал не так давно: «Если восточные народы сыграли какую-либо роль в последующем возникновении греческой историографии, то не благодаря своей письменности, анналам или хроникам, но благодаря самому своему существованию, благодаря своим особым обычаям, определенным устным рассказам, которые были восприняты греческими колонистами и путешественниками».

Как и у всех народов древнего мира историческое мышление греков прошло в своем развитии через стадию мифологического осмысления прошлого. Классическая греческая историография выросла из мифологии и далеко не сразу порвала все нити, которые ее с ней связывали. Не следует думать, что это произошло уже в конце архаической эпохи, когда появились первые исторические труды, принадлежащие так называемым логографам. Еще и во второй половине V в., когда творили Геродот и Фукидид, по праву считающиеся основоположниками исторической науки, духовная атмосфера в Греции была буквально насыщена мифологией. Именно миф оставался для большинства греков единственным доступным и понятным способом осмысления прошлого, единственным способом логической организации всей той пестрой и хаотичной массы материала, которую память поколений хранила об этом прошлом. Для афинян поколения Геродота такие мифические персонажи, как Эдип, Агамемнон, Тезей, были, пожалуй, более живыми и реальными фигурами, чем