Воспоминания о будущем - Элена Гарро Страница 30

Последнее слово он произнес с презрением, глядя краем глаза на Росаса.

– Да так… – легкомысленно ответила Рафаэла. По правде говоря, у нее не было особого интереса знакомиться с Монкада и их друзьями.

– Зато Хулия знает одного из них, – сказала Луиса со злостью.

Ее слова повисли в молчании. Женщины замерли, мужчины принялись разглядывать верхушки деревьев. В этой тишине музыка, казалось, звучала все громче и громче, и вся площадь закружилась вокруг Хулии, которая оставалась все такой же невозмутимой. Генерал склонился над ней.

– Пойдем, Хулия.

Его любовница неподвижно сидела с веером в руке, глядя в пустоту. Рафаэла испуганно проговорила:

– Останьтесь еще немного… Ночь такая прохладная, хочется побыть на свежем воздухе.

– Ты не слышишь, Хулия? Вечно ты перечишь генералу, – упрекнула Луиса.

Хулия проигнорировала ее слова. Она не двигалась и казалась хрустальной; любое движение могло разбить ее на тысячи осколков. Генерал схватил ее за руку и грубо заставил подняться. Хулия сдалась без сопротивления.

– Спокойной ночи, – произнес Росас, дрожа от ярости. Он перешел площадь и зашагал через улицу, уводя с собой женщину.

– Он ее побьет!

– Да! Побьет! – повторила Антония, с ужасом глядя на полковника Корону.

Тот, скрестив руки, держался невозмутимо. На рукаве его кителя все еще оставалась черная лента, которую Росас приказал носить всем в знак траура по смерти Дамиана Альвареса.

– Она слишком упряма. Проучить бы ее хорошенько, а потом сахарку, как хорошей лошади, – заявил он.

– Надеюсь, он вытрясет из нее это своенравие! – Глаза Луисы сверкнули.

Ее любовник, капитан Флорес, встал.

– Мне пора на дежурство.

Он покинул площадь и направился к публичному дому.

– Ты завидуешь Хулии? – позже спросил Флорес у Лучи.

Девушка задумалась на несколько секунд.

– Почему ты спрашиваешь?

– Хочу понять, почему женщины ее не выносят.

– Может быть, потому что ни одну из нас не любят так, как ее, – твердо ответила Лучи и обняла капитана.

Горничные в отеле шептались, что Росас отстегал Хулию плетью «безо всякой жалости». Они слышали удары и прерывающийся, жалобный голос генерала. Голоса Хулии они не слышали. Затем Росас пошел к Грегории, старухе, что помогала на кухне, – та знала снадобья.

– Не хочу звать доктора Арриету. Пойди к сеньорите Хулии, помоги ей. – Голос генерала звучал глухо.

В одиннадцать вечера старуха вышла из отеля и отправилась домой за травами. Когда она вернулась и постучала в номер Росаса, генерал вышел и скрылся в глубине сада. Грегория наложила компресс на израненную кожу Хулии, промыв раны целебным раствором. Затем приготовила отвар для генерала, чтобы охладить его любовный жар.

– Послушайте меня, сеньорита Хулия, добавьте отвар в его бокал перед тем, как лечь с ним в постель. Только не говорите, что это я вам посоветовала, иначе не сносить мне головы.

Хулия лежала с закрытыми глазами, продолжая молчать.

– Вот увидите, девочка моя. С Божьей помощью он перестанет вас любить. Когда мужчина так себя ведет, он заставляет женщину платить за его любовь жизнью. Но, с Божьей помощью, это скоро пройдет, обещаю, – наставляла Грегория.

Хулия дрожала и пила небольшими глотками коньяк, чтобы прийти в себя. Фиолетовая полоска на щеке делала ее кожу еще бледнее.

– Поклянитесь мне, сеньорита Хулия, что дадите ему это снадобье! Оно заколдовано. И простите мое любопытство, какую траву вы ему дали, чтобы так его приворожить? – не унималась старуха.

– Ничего я ему не давала.

– Так это он сам обезумел от любви?

– Да, Грегория, сам.

Уже совсем поздно Росас вернулся в комнату, посмотрел на Хулию, подошел к ней и кончиками пальцев погладил ее волосы. Молодая женщина даже не шевельнулась. Генерал сел в кресло и заплакал, не обращая никакого внимания на старуху.

– Я ухожу, сеньорита Хулия, – сухо сказала Грегория.

Никто ей не ответил.

– Оставляю ваш настой, девочка. Генералу тоже дайте немного, он устал, – добавила старуха и незаметно подмигнула.

Хулия продолжала молчать. Генерал, уронив лицо на ладони, даже не потрудился пожелать старухе доброй ночи.

XIII

Отсюда я вижу дом Грегории, и мне чудится, как той ночью приходит она домой, открывает дверь и крестится перед тем, как войти. В доме у нее растут герани и тюльпаны в больших стеклянных банках, в которых раньше хранили керосин. В саду у нее травы, одни – чтобы забыть, другие – чтобы любить, третьи – чтобы спастись от врага. Нет, Грегория вовсе не была ведьмой. По крайней мере, не такой, как Ньевес, которая принесла мне дурную славу. К той люди приходили издалека, приносили обрезки одежды, пряди волос и фотографии тех, кого хотели приворожить или отворотить. Сколько лет прошло с того дня, когда Марта с побережья приехала в Икстепек с Хуаном Уркисо? Она привезла его, чтобы Ньевес дала ему одно из своих зелий. Прошли годы. Марта умерла у себя на побережье; мы узнали об этом от самого Хуана Уркисо, который ходил в Мехико через Икстепек пешком, с глупым выражением, которое навела на него Ньевес. С тех пор он появлялся на моих улицах дважды в год: один раз, когда шел в Мехико, а второй – когда возвращался оттуда. В день годовщины смерти Марты он всегда ходил на побережье пешком. Шесть месяцев в году он тратил на дорогу туда и шесть месяцев – на дорогу обратно. Когда мы видели, как он возвращается, то знали наверняка, что прошел ровно год. Так он и жил себе спокойно, не осознавая собственного несчастья. А раньше он был торговцем, его мулы возили товары. Теперь же он ходил в дырявых сандалиях, изношенной одежде, с кожей, почерневшей от солнца, с синяками под глазами, и люди его жалели. Никто не знал, кто его семья, потому что Хуан Уркисо был испанцем. Проходя через Икстепек, дон Хоакин принимал его у себя дома, приказывал приготовить мыло и полотенце в ванной с красными кирпичными стенами и давал ему чистую одежду. Хуан Уркисо с благодарностью принимал подношение. Он оставался в городе на одну ночь и один день, а на рассвете отправлялся в путь – либо в Мехико, либо к побережью, в зависимости от того, шел ли он туда или обратно. Донья Матильда умоляла его:

– Послушайте, дон Хуан, отдохните здесь несколько дней.

Но Хуан Уркисо не мог позволить себе отдых:

– Донья Матильда, вы очень добры, но я не могу подвести Марту. Если я потеряю хотя бы один день, то не успею добраться до побережья к четырнадцатому ноября. Вы же знаете, донья