Приключения Джека Баллистера. Отто Серебряная Рука - Говард Пайл Страница 25

его отец считал, что стоит изучать что-то еще. Джек однажды нечаянно услышал, как викарий говорил старому сэру Томасу Хардингу: «Сэр, я сделаю из мальчика лучшего ученого в Англии». Эти слова запечатлелись в памяти Джека, как иногда в детстве запоминаются обрывки разговоров. Однако этому обещанию не суждено было сбыться, потому что викарий умер, когда Джеку было всего четырнадцать, и, оставшись без надзора, он в последние два года в Саутгемптоне ни разу не был в школе, не заучивал по шесть слов за урок, не прочитал ни одной страницы по-гречески или по-латыни, за исключением одного-двух раз, когда мистер Стетсон из любопытства заставил его прочитать несколько отрывков по-гречески.

Отец Джека никогда не говорил с ним ни о матери, ни о других родственниках. Его дядя Типтон приезжал из Саутгемптона незадолго до смерти отца, и это был единственный раз, когда Джек видел кого-то из своих родных.

Осенью, незадолго до того, как отец Джека умер, к дому викария подъехал посыльный верхом на лошади, в больших сапогах, в зеленой с алым ливрее, и передал пакет Джанет, которая вскоре принесла его викарию, который сидел в обшарпанном кабинете с деревянными панелями и писал посреди разбросанных кругом бумаг. Викарий сунул перо в рот и взял пакет, а Джек наблюдал, как он сломал большую красную печать и начал читать письмо, время от времени хмурясь, то ли от усилия прочесть написанные слова, то ли от смысла самих слов. Кончив читать, он отложил письмо в сторону и продолжил писать с того места, на котором его прервали. Посыльный, привезший письмо, ушел не сразу. Джек то и дело слышал звяканье его уздечки или шпор, а время от времени – звуки его насвистывания, пока он нежился на теплом солнечном свете снаружи. Затем послышался разговор – голоса Джанет и посыльного, – и вскоре в кабинет вошла экономка, чтобы сказать, что посыльный хочет знать, когда он сможет получить ответ. Викарий поднял глаза с тем озадаченным видом, который всегда появлялся у него, когда его прерывали.

– Эх! – сказал он. – Эх! Ну что тут сказать? Ответ? Какой ответ? – затем, вспомнив: – Ах, да, ответа не будет. Вы можете сказать ему, что никакого ответа не будет.

И посыльный вскоре с топотом ускакал туда, откуда приехал.

Письмо лежало там, где его оставил викарий, до следующего полудня, и Джек, движимый любопытством, сумел прочитать часть его. Оно было от его двоюродной бабушки леди Дины Уэлбек. Она писала, что очень больна, что просит викария навестить ее перед смертью, и что все должно быть прощено. Викарий не поехал, то ли потому, что больше не думал о послании, то ли потому, что не захотел возобновлять переписку со своей семьей. Письмо лежало до тех пор, пока викарий не оторвал от него длинную полоску, чтобы зажечь свечу в соседней комнате, а на следующий день исписанный лист исчез.

Через некоторое время после смерти леди Дины Уэлбек в дом викария было доставлено еще одно сообщение, длинное и объемистое. Викарий прочел его, но никак не отреагировал. Потом пришло еще одно письмо и еще одно. Последнее письмо викарий даже не открывал несколько дней. Он был очень занят работой над брошюрой, и письмо валялось на письменном столе, пока однажды утром Джанет не сунула его викарию в руку.

– Эх! – сказал он, как бы внезапно увидев мир вокруг. – Что это такое! Что это?

Он взял письмо и рассмотрел его.

– Ну, это письмо должно было быть передано мне три дня назад, – сказал он.

– Так оно и было, хозяин, – отозвалась Джанет, – но вы его не читали.

– Разве? – сказал отец Джека, а затем сломал печать и прочитал письмо. Но по-прежнему никак не отреагировал.

Без сомнения, семья викария давно бы вернула его в свое лоно, если бы он этого захотел. За прошедшие девятнадцать лет он сильно отдалился от них. За это время вся враждебность – по крайней мере, со стороны семьи – исчезла. Между викарием и его братом сэром Генри не было никакой близости, но и никакой вражды, они едва были знакомы.

Некоторые из писем были написаны сэром Генри, и после того, как они остались без ответа, баронет отправил в Сталбридж грэмптонского адвоката. Адвокат и викарий долго сидели взаперти, и когда они наконец вышли из кабинета, викарий был очень зол. Это был единственный раз, когда Джек видел его таким.

– Они могут оставить все себе! – говорил он громким голосом. – Они могут оставить все себе! Я же сказал, что ничего этого не хочу. Все, чего я хочу от них, – чтобы они оставили меня в покое, как я их оставил. Я уже сказал, что мне не нужны ни их деньги, ни что-либо из того, что им принадлежит. Они могут оставить все себе.

Джек высунулся из верхнего окна на солнечный свет, глядя вниз на их головы. Их голоса доносились до него очень отчетливо.

– Но, сэр, – сказал адвокат, – разве вы не заботитесь о благополучии собственного сына?

– Сэр, – ответил викарий все так же громко, – я полагаю, это не ваше дело. Я сам позабочусь о благополучии своего сына. Я говорю вам, любезный, что те, кто послал вас, могут оставить все деньги себе. Мне от них ничего не нужно, и мой сын ничего от них не возьмет.

– Но, сэр, – сказал адвокат, – вы забываете, что деньги были оставлены вам лично. Принимая их, вы ничего не отнимаете у своих родственников. Они не были оставлены вашему брату, это не подарок от него или от кого другого, они не принадлежат никому, кроме вас. Ваша семья даже не может получить их от вас без судебного разбирательства, и вы не можете не забрать их.

– Я могу не забирать их, – воскликнул викарий.

– Сэр, сэр! – сказал адвокат. – Прошу вас, успокойтесь, сэр. Пожалуйста, подойдите к делу разумно. Вот эти деньги…

– Не желаю больше ничего слушать, – воскликнул викарий, – только повторяю вам, что не возьму ни фартинга.

Тут адвокат вышел из себя.

– Сэр, – сказал он, – должен сказать вам, что вы самый неразумный человек, какого я когда-либо встречал.

Викарий выпрямился во весь рост.

– Сэр, – сказал он, – вы забываетесь и не помните, с кем говорите. Вы забываете, кто я, сэр. Вы можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится, но вы не можете высказывать свое мнение обо мне. Кто вы такой, любезный, чтобы так разговаривать с Джеймсом Баллистером?

Он повернулся на каблуках и вернулся в дом, захлопнув дверь.

Джек, все еще высунувшись из окна, увидел,