Воспоминания о будущем - Элена Гарро Страница 23

Сейчас они и не помнили, как прежде осуждали Хулию, ведь здесь, в присутствии красавицы, не могли устоять перед чарами ее глаз. Так и Фелипе Уртадо, проходя мимо женщины, украдкой на нее смотрел, только ему, в отличие от остальных, вид Хулии, казалось, причинял страдания. На слова юных приятелей он едва реагировал.

Та ночь была одной из последних, когда мы видели Хулию. Она казалась грустной, исхудавшей и бледной, черты ее лица заострились.

Вся фигура ее излучала грусть и отстраненность. Хулия покорно следовала за любовником и едва улыбалась, когда он менял ей напитки. Она лишь меланхолично помахивала бледнокровным веером и молча смотрела на Франсиско Росаса.

– Она вообще его любит? – спросила Изабель, наблюдая издалека за парой.

– Кто знает! – ответила Кончита, ища глазами Николаса, который, в свою очередь, подглядывал за Хулией на другом конце площади. Казалось, молодой человек хочет навсегда запечатлеть в своей памяти призрачный образ любовницы Росаса.

Кончита покраснела. Как и все девушки Икстепека, втайне она завидовала Хулии. Проходя мимо этой женщины, она чувствовала себя некрасивой и глупой. Кончита знала, что в сиянии Хулии ее красота бледнеет. Тем не менее даже в этом мучительном унижении Кончита была очарована Хулией и каждый раз стремилась приблизиться к ней, словно надеясь заполучить себе хоть немножко ее чар.

– Я бы хотела быть Хулией! – воскликнула Изабель с пылом.

– Ты с ума сошла! – возмущенно ответила Кончита, хотя и сама не раз думала об этом.

Донья Ана Монкада наблюдала за Хулией с восторгом, который она разделяла со своими детьми.

– Нельзя отрицать, в ней что-то есть… – сказала она сеньоре Монтуфар.

Подруга взглянула на нее с упреком:

– Что ты говоришь? Она же порождение порока.

– Нет, нет. Она не только красива, в ней есть что-то еще…

Донья Эльвира рассердилась. Она нашла взглядом свою дочь и жестом ее подозвала. Кончита и Изабель послушно подошли.

– Сидите здесь и больше не смотрите на эту женщину! – потребовала донья Эльвира.

– Но все на нее смотрят! Она такая красивая…

– Ночью, да еще вся накрашенная, она, может быть, и ничего. Что бы вы сказали утром, когда все пороки этой женщины у нее на лице…

– Красота Хулии не зависит от времени суток… – вмешался Уртадо, приближаясь к дамам. Уже несколько дней он ходил в некотором раздражении.

Приезжий наблюдал за Хулией издали, видел, как она потягивает напиток из бокала, видел ее точеный профиль на фоне светлой коры дерева и как Росас, точно коршун, за ней следит. В такие моменты Уртадо мрачнел.

– Да ты влюблен в нее, – прошептал ему на ухо Николас.

Фелипе Уртадо отстранился, будто услышал что-то неприличное. Он не произнес ни слова и широкими шагами покинул площадь. Николас проводил его взглядом, затем с неприязнью посмотрел на донью Эльвиру. Он вспомнил Хулию, сидящую на балконе отеля, – свежую, чистую, без капли краски на лице. Ярость сеньоры Монтуфар была понятна Николасу. Для него, как и для Уртадо, и для всего Икстепека, Хулия воплощала собой любовь. Много раз, перед сном, Николас с досадой думал о генерале, который владел этой женщиной, такой далекой и нереальной. Исчезновение Уртадо, вызванное его словами и словами доньи Эльвиры, подтверждало эти мысли. Николас мельком взглянул на подругу своей матери. «Старая уродина», – злобно подумал он, как бы мстя Эльвире Монтуфар за уход Уртадо.

Печаль Хулии, казалось, передалась всем, кто ее сопровождал, а от них распространилась и по площади. На лицах военных, внезапно погрустневших, черные кружева теней рисовали зловещие знаки.

Несколько одетых в белое мужчин, прислонившись к стволам тамариндовых деревьев, протяжно стонали, их крики разрывали ночь. Ничто не вызывало у моего народа столь внезапного проявления горя. Несмотря на трубы и тарелки громыхавшего золотом оркестра, музыка кружилась в печальных вихрях.

Генерал встал, поклонился Хулии, и оба они покинули площадь. Мы смотрели, как любовники уходят, пересекают улицу, опускаются под арку и исчезают во внутреннем дворе отеля. Их окутывала странная аура. Мы словно прощались с Хулией навсегда.

Еще до того, как оркестр на площади перестал играть, в дверях отеля вновь появился генерал. Росас был бледен. Он не вернулся на площадь, а пошел прямо в кантину Пандо.

«Пришел пьяный, и всю ночь оба не смыкали глаз, – шептал на следующий день дон Пепе всем любопытствующим. – Чем больше он ее любит, тем больше она от него отдаляется. Ничто ее не радует: ни драгоценности, ни лакомства. Она словно ушла в себя. Видел я ее скучающий взгляд, как только он к ней приближается. Его я тоже видел: просидел всю ночь на краю постели».

– Ты меня любишь?

Генерал в расстегнутой гимнастерке, с опущенным взглядом стоял перед Хулией. Этот вопрос он задавал ей тысячи раз. Молодая женщина повернулась к нему и апатично улыбнулась.

– Да, я очень тебя люблю…

– Только не говори мне об этом так…

– А как ты хочешь, чтобы я тебе это говорила? – спросила Хулия с прежним безразличием.

– Не знаю… Но только не так…

Между ними повисло молчание. Хулия улыбалась, лежа на кровати. Генерал нетерпеливо мерил шагами комнату.

– Хочешь покататься на лошадях? – предложил он, вспомнив, как давно они не совершали конных прогулок по ночам.

– Как тебе угодно.

– Чего ты хочешь, Хулия? О чем мечтаешь? Проси что угодно!

– Ничего. Я ничего не хочу. Мне и так хорошо…

И женщина тихо свернулась на краешке кровати. Росасу хотелось спросить, о чем она думает, но он не решился. Его пугало то, что он мог услышать в ответ.

– Ты ведь знаешь, что я живу только ради тебя? – смиренно признался он.

– Знаю… – И Хулия состроила милую гримаску.

– А ты бы умерла ради меня?

– Почему бы и нет?

Генерал вышел из комнаты, не сказав ни слова. Он собирался напиться. Обычно после выпивки у него появлялось больше смелости с ней говорить.

На выходе Росас приказал дону Пепе:

– Проследи, чтобы сеньорита не выходила из комнаты и ни с кем не говорила.

Его указания для дона Пепе становились все более строгими.

– И чтоб балконы сеньориты не открывались!

И правда, балконы Хулии оставались закрытыми, и она больше не выходила слушать музыку по четвергам и воскресеньям. Напрасно мы ждали ее на площади.

X

«Что-то должно случиться, – шептали люди. – Слишком уж жарко!»

Жара тревожила нас или ожидание, которое затянулось? На ветвях манговых деревьев у выхода из Кокулы покачивались на утреннем солнце тела повешенных. Бесполезно было спрашивать, из-за чего умерли эти люди. Ответ знала Хулия, хоть и отказывалась нам его давать.

Никто не смотрел на генерала, когда тот