Пропавшая сестра - Меган Дэвидхизар Страница 43

Я прислоняюсь головой к окну. Может быть, я и не знала Мэдди настолько хорошо. Она появилась в моей жизни еще до того, как мне исполнился год, и мы жили в одной комнате с тех пор, как переехали в этот дом четыре года назад, но я никогда… я никогда не подозревала, что она так относится ко мне. Я не могу в это поверить.

Прими себя такой, какая ты есть на самом деле, и будь счастлива. Перестань притворяться кем-то лучшим. Неужели эти слова так болезненно отзываются в моей душе, потому что это правда. Во мне нет ничего особенного. Я посвятила свою жизнь волейболу, стремлению быть лучшей как в спортзале, так и за его пределами. Но я не была хорошей сестрой.

Голова раскалывается от боли. Я морщусь и втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы. Прохлада окна помогает отвлечься. Я не понимаю, что произошло. Я не знаю, как погибла моя сестра. Но, возможно, хуже всего то, что я не знаю, почему выжила я. Я заслуживаю быть здесь не больше, чем она, а может, и меньше. И все же я здесь. Мое сердце все еще бьется. Мои легкие все еще работают. Моя сестра будет похоронена на глубине шести футов в холодной, твердой земле, а я все еще иду вперед.

Это несправедливо. Она не заслуживала смерти, и теперь мне кажется, что я должна доказать, что достойна жить, что достойна того будущего, что ждет меня впереди, что я стану тем человеком, которым у нее никогда не было шанса стать.

Я не знаю, кто я сейчас.

Мы паркуемся в гараже, и я выхожу из машины до того, как мама глушит двигатель. Я оставляю дверь открытой, чтобы Физзи могла поприветствовать ее, и взбегаю по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Сегодня утром я подумала, что наша с Мэдди ссора во время поездки – выдумка, но это письмо доказало слова Эдриана – это дело прошлое. Если Мэдди и ненавидела меня, то мотив этой ненависти существовал очень давно и со временем накалился до предела. Доказательства тому есть не только в записной книжке со сборов в лагере.

Если я не могу понять, кто я, то собираюсь узнать, кем была она, раз и навсегда.

Я закрываю дверь спальни и беру стопку тетрадей с полки. Две из них полностью чистые. В другой написано то, что могло бы стать началом рассказа. В третьей записи по испанскому языку, но ничего личного.

Откладываю тетради в сторону и осматриваю комнату. Мэдди, не стала бы прятать дневник. Более того, она никогда не рассказывала мне о своих настоящих чувствах, поэтому риска, что я буду искать ее дневник, не было. Она спрятала его. Где-то в этой комнате.

Я пытаюсь взглянуть на комнату глазами Мэдди. У нас общая гардеробная. Но ящики комода у каждого свои. Я роюсь в ее ящиках, но нахожу только одежду: нижнее белье, купальники, футболки и пижамы. Дневника нет. Может, под кроватью? Я завязываю волосы в хвост, включаю фонарик на телефоне, но под кроватью ничего не нахожу. Засовываю руку под матрас. Опять ничего. Это слишком очевидно. Мэдди бы не стала прятать дневник в таком простом месте.

Я снова ложусь на пол, головная боль отдает в глаза. Мне нужно знать. Сейчас. Больше не нужно ждать ответов. Я должна знать, что она думала обо мне, что она на самом деле видела, когда смотрела на меня. Я должна знать, правдивы ли ее слова. Так ли я ужасна, как она сказала. Мне нужно знать, что я сделала, чтобы заставить мою сестру написать это.

Каждое слово из письма Мэдди отдается вспышкой боли, а за ней всегда следует ужас на лицах моих родителей. Неделю, что я пролежала в больнице, папа и мама, скованные беспокойством, не отходили от моей кровати. Их лица озаряла надежда, что я смогу что-то вспомнить и помогу вернуть Мэдди домой в целости и сохранности. Но разочарование настигало их, когда попытки оказывались безуспешными. Они думают, я не замечаю, что папино лицо осунулось, а плечи ссутулились. Они думают, я не слышу надломленных ноток в мамином голосе и не вижу дрожи в ее руках, когда она стоит перед нашей семейной фотографией в холле. Она не отрывает взгляда. Изучает образ семьи, разрушенной навсегда, улыбки, что исчезли навеки.

Я думала, что боль, которую принесет известие о смерти Мэдди, будет самой страшной, самой безутешной. Но я ошибалась. Ничто не сравнится с выражением лиц родителей в кабинете детектива Говарда, когда они услышали, что я, возможно, в числе подозреваемых. Они пытались сказать детективу, что он ошибся, но у них не получилось скрыть сомнение и страх, промелькнувшие в их глазах.

Я не хочу больше видеть их такими. И единственный способ изменить ситуцию – узнать правду. Мне нужно узнать. Чем больше попыток вернуть память я предпринимаю, тем больше омрачается эта и без того невыносимая неделя. Но если мне не под силу узнать, что произошло во время поездки, тогда мне нужно узнать о ней. Мне нужно найти ее дневник. Мне нужно начать думать, как Мэдди.

Боль. Она пронзает основание черепа и поднимается вверх. Прижимаю ладони к вискам и зажмуриваю глаза, стараясь делать вздох между приступами пульсирующей боли. Если сейчас я приму лекарство доктора Тельмана, то засну раньше, чем получу ответы.

Вдох. Выдох. Куда бы она положила записную книжку? Вдох. Выдох. Куда, по ее мнению, я не стану заглядывать? Вдох. Выдох. Открыв глаза, я смотрю на дно ящика. Она не стала бы прятать ее в комод, но с другой стороны… Я вскакиваю и снова открываю верхний ящик.

Здесь! Между основной массой вещей и деревянным дном – записная книжка. Она небольшая, в прочной зеленой обложке. Внутри на каждой странице проставлена дата. Размашистые каракули Мэдди заполняют почти каждую строчку. Страницы сморщились от нажима и усердного письма.

Мэдди предстает передо мной в новом свете. В июле прошлого года они с Эрикой планировали сходить в кино, но Эрика так и не пришла. Она получила сообщение, в котором говорилось, что Эрика и ее парень решили посмотреть другой фильм и после этого встретятся с Мэдди. Мэдди пришлось идти одной. И все же она пишет, что все понимает: Конечно, Эрика вправе хотеть провести время со своим парнем наедине. Ей