Тепло человеческое - Серж Жонкур Страница 24

– Ты на улице? Будешь голосовать?

– За что голосовать?

– За муниципальных депутатов…

Ванесса напрочь об этом забыла, хотя вот уже лет двадцать с лишним, как ей полагалось бы внести свое имя в списки избирателей Первого округа.

– А ты почему спрашиваешь?

– Потому что я не могу выйти, у меня от этих закрытых магазинов мурашки по коже, и от их закрытия вирус-то никуда не делся.

На сей раз Ванессе трудно было придумать что-то ободряющее, однако она поняла, что сестра совершенно выбита из колеи, одержима страхом заразиться – поэтому она заговорила так, как говорила бы с самой собой:

– Слушай, ну нет никакого смысла сидеть взаперти из-за какого-то вируса, нужно выходить на улицу, да и вообще я уверена, что в Тулузе нет ни одного случая заражения.

– Нет, но в Испании объявлен карантин, а ты посмотри на кафе – я утром говорила с Агатой, Грег вообще с катушек слетел, да и я тоже, не смогу я сидеть взаперти в Тулузе целыми днями, не смогу!

– Хочешь приехать в Париж?

– Нет, я, наоборот, хочу поехать к родителям. В деревне хотя бы никому не запретят выходить из дома!

– Ну хорошо, а что ты там будешь делать?

– Занятия буду вести, ты что, не в курсе, что все лицеи закрыли? Несколько недель будем учиться дистанционно, ты можешь себе представить?

– Нет, я об этом вообще не думала, но в твоем частном лицее, что ли, нет…

– Чего у нас нет?

– Ну, я не знаю, у всех учащихся есть компьютеры, они к такому привыкли, наверное?

– Да, но я-то никогда этого не делала, и, если я буду целыми днями сидеть и что-то талдычить в экран, вечером мне нужно будет прогуляться, а не торчать под замком!

Ванесса спустилась к берегу. На тротуарах и на проезжей части было черно от гуляющих, некоторые даже устраивали себе подобие барной стойки, облокотившись на парапеты или перила лестниц.

– Ладно, хочешь ехать к родителям – поезжай, тем более что им это наверняка будет в радость.

– Вернуться в моем возрасте к папе с мамой – странное ощущение.

– Ну поезжай на ферму, к Александру.

– Ну уж нет! Кстати, как оно там, в Париже, есть впечатление, что люди болеют?

– Тут у нас погода отличная, на улицах полно народу, я договорилась встретиться с друзьями, выпить по бокальчику, весна все-таки.

– Нет, до весны еще пятнадцать дней.

– Слушай, а может, они просто делают из мухи слона с этим вирусом, а на самом-то деле ничего страшного.

– Ладно, приятной тебе пьянки, вечером перезвоню.

Элена, Магали и Винсент сидели вокруг небольшой скатерки, на которую выставили бокалы и два пластиковых контейнера с салатами. Совершенно не отдавая себе в этом отчета, Ванесса в основном общалась с людьми лет на десять-двадцать младше себя, и только сегодня, увидев их после разговора с сестрой, она поняла почему. Любые события как бы проскальзывали у них над головами, они оставались беззаботными, свободными от всяческого напряжения и угрызений совести, они будто бы едут себе на самокате, еще и вдвоем, лавируя между пешеходами. Париж она любила, кроме прочего, и за эту вот легкость, причем в нынешнее воскресенье даже сильнее, чем когда бы то ни было.

Каролина же, в свою очередь, решила все-таки выйти из дома и проголосовать. Непонимание со стороны сестры ее задело, она почувствовала, насколько смешон этот ее страх, но, выйдя наконец на улицу, поняла, что всякий раз, как кто-то попадается ей навстречу, она делает шаг в сторону. По счастью, все улицы сделали пешеходными и держать дистанцию было совсем не сложно. Добравшись до избирательного участка, Каролина увидела, что внутри стоит длинная очередь – и все держатся друг от друга на расстоянии. У многих на руках были резиновые или латексные перчатки, а дежурный и вовсе был в белой маске – нос его походил на утиный клюв. Двое других выглядели так же. Три утки топтались возле урн. По столам тут и там были расставлены бутылки с антисептиком. Каролина, закоренелая воинствующая социалистка, раньше и вообразить не могла, что настанет день, когда ее будет трясти от мысли, что она должна выполнить свой гражданский долг, однако, встав в очередь, она не испытывала ни малейшей уверенности, что продержится до конца. Она сразу же отметила, что окна в участке закрыты, – почему бы, господи прости, их не распахнуть? Возможно, заперты из соображений безопасности: после поджогов стали наглухо закрывать и ставить на блокировку окна первого этажа в школах. Она сосредоточилась на бюллетене. В силу сложившихся обстоятельств придется голосовать за список «Энергии Тулузы». Лицо Нади Пеллефиг выделялось на фоне остальных: если ей дадут хоть малейший шанс выиграть, из нее выйдет изумительный мэр. Каролина вспомнила, как впервые пришла голосовать в мае 1981 года, в эпоху, когда партия социалистов обещала ни много ни мало как «изменить жизнь». Горько было осознавать крушение всех своих гражданских надежд и упований; в том списке, который она сейчас держала в руке, великие обещания сводились к открытию столовой экологического питания, и даже вегетарианской, к развитию сети велодорожек, сокращению и переработке отходов и приостановке масштабных, но бесполезных проектов. Вот до чего докатилось «изменить жизнь». Более того – партии социалистов больше, по сути, не существовало: изменить жизнь она не смогла, зато жизнь изменила ее.

Когда приходила очередь избирателя поставить подпись, начинались бесконечные поиски ручки в сумке – никто не хотел пользоваться казенной; другие из-за латексных перчаток никак не могли ухватить бюллетень. Народу было немного, и все же в зале стояла страшная духота. Какой-то тип, стоявший прямо перед ней, трижды чихнул, даже не потрудившись прикрыть рот ладонью. Сволочь, подумала она. Она боялась, что все же не достоит, не выдержит больше пяти минут в этой душегубке, нет, не достоит, но оставалась мечта, что город снова станет социалистическим, он же всегда таким был, ей очень этого хотелось, и все же она задыхалась. Так что она развернулась и ринулась вон из этой паршивой государственной школы, будто из охваченного огнем дома – к чертям велосипеды и столовые экологического питания, Муденка переизберут, ну и ладно, не будет она подвергать себя опасности ради того, чтобы его скинуть, тем более что на его проигрыш все равно нет ни единого шанса.

Выйдя обратно на улицу, Ванесса почувствовала облегчение – не меньшее, чем если бы проголосовала. Полная свобода – хотя, вернувшись на площадь Вильсона, она вдруг сообразила, что под воздействием страха впервые