Тепло человеческое - Серж Жонкур Страница 25

Это был последний номер стационарного телефона, по которому она все еще звонила. Код 05, родители – номер она помнила наизусть уже не первый десяток лет, сама того совершенно не замечая, никогда даже не записывала, даже не внесла в контакты в своем мобильнике. Но сейчас, в смятении чувств, она его вдруг забыла. Пришлось прокрутить старые звонки, чтобы его найти. Как и всегда, трубку взяла мама. Каролина без всяких предисловий спросила, можно ли ей приехать, не просто на несколько дней, а на все время карантина.

– Лапушка, ну ты же знаешь, что можешь приехать когда хочешь.

Под конец этого незадавшегося воскресенья – дня выборов, на который всем было плевать с высокой горки, Каролина приняла окончательное решение и принялась собирать вещи: два чемодана и еще мешок, потому что нужно было взять все книги и все необходимые материалы для занятий. Тогда она уж точно не передумает. На следующий день вечером доедет поездом до Матабьё, а оттуда отправится в Бертранж. Все было спланировано заранее. Ее, впрочем, сильно тревожила одна подробность – весьма, надо сказать, немаловажная: что там у родителей с интернетом. Она позвонила им еще раз.

– Мам, скажи, у вас же 4G по-прежнему плохо работает?

– Это ты про что такое спрашиваешь?

– Ты когда говоришь по мобильнику из дома, смотришь, сколько у тебя палочек в правом верхнем углу?..

– Да зачем мобильник-то, если ты в доме?

– Ну, ладно, но там сигнал вообще есть?

– А, я от папы твоего слышала, что очень хороший сигнал под липой.

– Во дворе?

– Да, липа во дворе. По крайней мере, днем еще там была.

Плохо Каролина себе представляла, как будет вести дистанционные занятия из-под липы.

– Кстати, наверху, у брата твоего, все получше работает. Он с тех пор, как на шоссе поставили передатчики, все твердит, что сигнал у него не хуже, чем в центре города. В общем, точно я знаю только то, что, когда Фредо нужно отсюда позвонить, он выходит из дома – говорит, стены слишком толстые, но у него «Буиг», который, наверное, подешевле.

Каролина объяснила, что завтра вечером приедет в Каор на последнем поезде, а потом, как бы оправдываясь, добавила, что ни у кого не будет болтаться под ногами – ей целый день придется вести занятия.

– По телефону?

– Да, через интернет.

– Ну, как скажешь. Сама знаешь, места тут на всех хватит… Вот только если приедешь поздно, я не смогу тебя забрать, знаешь же, что я не вожу в темноте, твой брат приедет.

– Нет, ты Александру ничего не говори, я вызову такси.

Мать повесила трубку, несколько удивляясь тому, до какой степени ее старшая дочь выбита из колеи.

Александр сидел, скрючившись, под умывальником в ванной, трое щенков громко шебаршились в ящике с инструментами – и тем не менее он все слышал. Анжель вернулась к нему.

– Ну как, получается?

– Да, сифон поменял, но без заглушки мне здесь больше ничего не сделать. На неделе съезжу в «Леруа Мерлен», а до тех пор как-нибудь постоит.

– Ну и хорошо.

Анжель нагнулась, погладила щенков.

– Господи, какое же счастье, что у них все обошлось.

– В этом возрасте быстро поправляются. Да и Дебокер у нас молодец.

– Знаешь, я тут говорила с твоей сестрой, похоже, она здорово перепугана и собирается приехать сюда пожить, пока все не утрясется.

Он не ответил – ему просто нечего было на это сказать.

– Александр, а что будет, если они за ними придут?

– Придут за кем?

– За кутятами – твой отец уверен, это те самые бандиты, которые воруют медную проволоку, вдруг они захотят их забрать обратно – вроде как такой щенок стоит больше двух тысяч евро.

– Ты не переживай, уж я их встречу.

Анжель прекрасно знала, что сын ее способен уладить почти любой конфликт, однако ей не нравилось, когда он начинал вот так распускать хвост.

– Не люблю я, когда ты такое говоришь, Александр. Ладно, послушай: твоей сестре нужен будет интернет, чтобы вести занятия, а работает он только наверху, я не знаю, как вы там вдвоем устроитесь, но очень на тебя рассчитываю, чтобы не было никаких меж вами размолвок.

– Она ж сюда едет, потому что боится вируса, а не чтобы нас повидать.

– Жил бы ты в Тулузе, тоже бы так поступил, да и у Агаты с Ванессой та же история, они очень боятся, что их запрут в домах.

– Сколько лет уже птичий грипп ходит, птиц сажали в карантин, никто даже и не пикнул.

– Сестры твои – не птицы. И у тебя еще есть племянницы и племянники – ты про них подумал?

– Ладно, пусти воду, посмотрим, как оно там работает.

Анжель, хотя и не подав виду, рассердилась на сына. Он, со своей стороны, немного жалел, что спровоцировал мать, но, когда речь заходила про сестер, иначе не получалось, он так и не смирился с тем, что пришлось выделить им землю под строительство ветряков – и это плюс к тому, что дорожная служба оттяпала пять гектаров под свой сервисный центр. Все двадцать лет они ни единого раза не возвращались к этому вопросу, но тем не менее свободой своей они отчасти были обязаны и ему – и вот теперь, когда в городе запахло жареным, они вдруг разом заговорили о возвращении, о том, чтобы поселиться на ферме – этакими беженками военных времен.

Щенки грызли резиновые прокладки и играли с болтами, оставалось только поражаться их беззаботности – несколько часов назад лежали при смерти, а теперь балуются почем зря. Они почти полностью опустошили ящик, причем со страшным грохотом, однако от их бряканья делалось радостно на душе.

Вечером того дня, когда проходили выборы, даже в Бертранже возникло ощущение связи с остальным миром, с собственной нацией – при всей ее надменности, – с Республикой, которая отдалялась от здешних мест все сильнее и сильнее: почтовые отделения, а с ними вокзалы и заправочные станции отодвигались все на большее расстояние.

Еще до того, как огласили предварительные результаты, всех выбила из колеи одна новость: исторически низкая явка. Она не превысила сорока процентов – такого в истории французской демократии еще не бывало. То был верный знак: происходит нечто серьезное. Матери пришлось трижды окликнуть Жана и Александра, чтобы они положили себе курицы, которая все-таки успела остыть… На экране один город вяло сменялся другим, журналисты пытались определить, кто из кандидатов вырвался вперед, но от Перпиньяна до Лилля, от Парижа до Энен-Бомона выяснялось одно