Кафе на острове Сен-Луи. Родственные души всегда находят друг друга - Сабрина Филипп Страница 22

Он угостил меня собственноручно приготовленной уткой в медовом соусе и картофельным пюре с белыми грибами. Настаивал, что необходимо употреблять в пищу только качественные продукты, поскольку “мы – то, что мы едим, продукты проходят через наше тело так же, как мысли проходят через наш разум. Поэтому плохая еда, как плохие мысли, нам вредит”.

Ближе к вечеру наш разговор перешел на тему цвета. Тогда же он объяснил присутствие синей ткани на стене тем, что синий цвет в интерьере меняет восприятие комнаты, как и белый цвет скатерти. Мы прекрасно провели время в полной гармонии с этим синим.

Он рассказал о квартире и о том, как ее купил. Человек, живший когда-то на улице, нашел агента по недвижимости и сказал ему то, чего людям этой профессии никогда не говорят: “Найдите мне что-нибудь очень дорогое”. Меня рассмешило, как он описывал сцену, когда этот агент, не воспринявший его слова всерьез, предложил крошечную студию. “Если это самое дорогое, что у вас есть, мы не сработаемся”, – ответил он. Агент предложил еще несколько вариантов, но ответ был неизменным: “У вас есть что-нибудь подороже?” Пока не появилась эта квартира, которую он тотчас купил.

Ну а потом я угнездилась на очень старом диване. Утомленная алкоголем, эмоциями и разморенная его присутствием, к которому постепенно привыкла.

Он накинул на меня одеяло, так как огонь в камине потихоньку затухал, и долго гладил мои волосы. “Я хочу, чтобы ты была свободной”, – прошептал он. И я заснула.

Проснулась рано утром на том же диване. Без обуви, он снял ее. Встала и накинула на плечи одеяло. Очень хотелось кофе. Идя по коридору, услышала шум, доносящийся из кухни. Он стоял там, повернувшись ко мне спиной, и засыпал в кофеварку коричневый порошок. На нем был серый свитер, который я подарила вчера. Он обернулся.

– Хорошо спалось? – спросил он с улыбкой. Я неуверенно кивнула. Он не разбудил меня, чтобы я легла рядом, не обнял меня. От этой мысли стало грустно с самого утра.

– Мне придется поработать сегодня вечером, – добавил он, что окончательно испортило настроение. Он прочитал это в моем взгляде и подошел ближе. Обнял меня за талию и продолжил: – Иногда мне приходится работать ночью, когда на другом конце земного шара утро. Но у нас в запасе целый день! – Затем посмотрел на кофеварку и добавил: – Не уверен, что этот кофе можно пить… Пойдем, спустимся вниз!

Я быстро собралась. Мы сели на открытой террасе под лучами выглянувшего солнца. Он начал рассказывать о своем видении любви, о “стрелах” Купидона, пронзающих сердца, которых он успешно избегал. Смешивал романтизм с генетикой, так как считал, что инстинкт размножения всегда побеждает. Потом каждый из нас вспомнил о своей ушедшей любви. Он встречался со многими женщинами, кто-то старше, кто-то моложе. Я рассказала о муже, о любовнике, который теперь жил в Лондоне. Потом мы смотрели на проходящие мимо пары. С восторгом делились похожими наблюдениями. Мы сидели рядом и болтали обо всем и ни о чем, и в какой-то момент мне стало интересно, а что мы за пара.

Мы пообедали в ресторане в Сен-Жермен-де-Пре и отправились пешком на остров. Я была счастлива наконец оказаться там вместе с ним. Но в кафе, где мы впервые встретились, он меня не повел.

Проводил до дома, однако заходить не стал.

– Мне нужно идти. Хочешь, завтра сходим в театр? В «Комеди-Франсез».

Перспектива нового свидания и скорого воссоединения подбодрила.

– Приходи ко мне завтра утром, около одиннадцати, хорошо?

Не дав ответить, он быстро поцеловал меня и исчез за поворотом.

Поднимаясь в квартиру, я почувствовала неописуемое беспокойство, пыталась скрыть его от себя самой, но не могла. И я все еще оставалась под воздействием его голоса, присутствия, запаха. Эта смесь была для меня живительным эликсиром. Села за стол – нужно было писать статьи. Впервые в жизни слова полились потоком, неудержимым потоком. В голове теснился целый рой текстов: международные отношения, хроника, представления о любви сквозь века. Я никогда так не писала: так точно, четко и уверенно. Я забыла о тезах, антитезах, синтезе, которые всегда составляли каркас моих статей, слишком нейтральных, чтобы передавать информацию в более литературном или даже сатирическом стиле. Я писала, как никогда прежде, несколько часов подряд. На столе выросла внушительная стопка исписанных листов, а я в изнеможении села на кровать, думая лишь о нем.

Проснувшись, я была приятно поражена, что все написанное накануне мне по-прежнему сильно нравилось. Удивительно! Откуда во мне взялось это вдохновение, эта легкость?

Утром я решила радикально подчеркнуть свою женственность: выбрала умеренно облегающее платье и чулки, – этот наряд я носила редко и надеялась разжечь им его желание.

Неспеша прокатившись на автобусе, я приехала к его дому слишком рано, поэтому устроилась на террасе соседнего кафе. Вскоре увидела, что он выходит из дома. На нем были знакомые черные ботинки странной формы и длинное пальто того же цвета. Темные вьющиеся волосы сливались с тканью.

Я поспешно встала и окликнула его. Он обернулся, оглядел меня с ног до головы, и я прочитала в глазах, что настроение у него такое же мрачное, как и одежда.

– Ты пришла раньше, – отметил он, целуя меня.

Я рассчитывала ненадолго подняться к нему, пока будем ждать открытия театра, однако он, не говоря ни слова, пошел в сторону Пале-Рояль. Я последовала за ним. В это воскресенье на улицах Парижа почти никого не было. Он схватил меня за руку.

– Я думал о тебе. О нас, – сказал он, улыбнувшись, что было приятно. Только я заметила, что улыбка никак не отразилась на выражении лица, а темные как смоль глаза по-прежнему хмуро смотрели вперед.

Мы пообедали в ресторанчике недалеко от театра, он охотно общался, но я почувствовала, что из разговора исчезла свойственная ему игривость. В самом театре мне так и не удалось сосредоточиться на бесконечно долгой пьесе. Он иногда поворачивался, чтобы посмотреть на меня, и в лице читалась грусть, от которой на душе не становилось легче.

Выйдя на улицу, мы пошли вдоль Сены, тон прогулки стал более расслабленным, поскольку душевное состояние и единение позволяли без проблем вести диалог на любые темы. Мы перешли от театра к литературе, а от «Комеди-Франсез» к его квартире. У него дома разговор вполне естественно зашел о произведениях, которые он изучал. Его интеллект, восприятие мира и способность видеть за пределами обыденного или привычного ежесекундно