Детство: биография места - Харри Юджин Крюс Страница 18

В каталоге «Сирс», который мы открыли наугад, обнаружился мужчина средних лет, светившийся силой и здоровьем, с густыми волосами и ясными, смотрящими прямо на нас глазами, одетый в красную охотничью куртку и болотные сапоги. За ним на стене висели дробовики. Мы отметили пальцами это место, снова перелистнули страницу, и «Книга желаний» показала нам женщин, застывших в нижнем белье — женщин, невиданной нами прежде красоты, безупречных в своих незапятнанных одеждах. Каждая из них обладала таким же прямым и пристальным взглядом, как и у парня в красной охотничьей куртке.

Я спросил:

— Че думаешь, Уиллали?

Не колеблясь, Уиллали ответил:

— Эта леди в нижнем белье — его малая.

Мы отметили страницу, на которой стояли дамы в белье, и перелистнули дальше, там оказался молодой человек в костюме, стрелки которого выглядели настолько острыми, что ими можно побриться; он позировал, небрежно поставив ногу на коробку, а каждая прядь его красивых волос лежала на своем месте.

— Смотри, значит, так, — сказал я. — Вот этот малый смотрит на девчонку с той страницы, ту, что в нижнем белье, она у него младшенькая, а те дробовики тоже его, и он недоволен.

— А чего он недовольный?

— Потому что этот чувак в костюме выглядит так хорошо, хотя он вообще не хороший. Он злой, но не выглядит злым. Эта девчонка — единственная девочка, которая есть у мужика в куртке, и он любит ее, потому что она милый ребенок. Он не хочет, чтобы она дурачилась с этим жалким мужиком в костюме. Ему очень жаль, что он увяз в проблемах с законом. Верховный шериф прямо сейчас разыскивает его. А этот в костюме тот еще негодяй.

— Насколько негодяй?

— Он крадет все, что попадется под руку, — сказал я. — Он украл бы твою свинью или твою корову с твоего же поля. Он настолько негодяй, что украл бы твою корову, даже если б кроме нее у тебя больше ничего не было. Такой вот он чувак.

Уиллали спросил:

— Тогда чего она с ним водится?

— Этот костюм, — сказал я, — вскружил ей голову. Папа всегда говорит, что если дать мужчине белую рубашку, галстук и костюм, ты очень быстро узнаешь, насколько он плохой. Папа говорит, что так узнать проще всего.

— А ее папа знает, что она водится с чуваком?

— Ессесн знает. Мущщина сегда знает, чем заняты его малые. Особенно девочки.

Я перелистнул страницы к мужчине в красной охотничьей куртке и болотных сапогах.

— Видишь дробовики за ним, на стене? Это его пушки. Вон та, вторая, видишь двустволку? Эта пушка заряжена двойной картечью. Знаешь, почему она заряжена?

— Штоб он перестал валять дурака, — сказал Уиллали.

Вот так мы сидели на крыльце, кастрюли и сковородки стучали в доме над железной печью, а Лотти Мэй стояла у двери, стояла и слушала наши разговоры, хотя мы и не позволяли ей вклиниться в саму историю. До конца посиделки мы раскрыли все возможные связи между девушкой в нижнем белье, молодым человеком в костюме с острыми как нож стрелками и мужчиной постарше в красной охотничьей куртке с дробовиками на стене позади него. Более того, мы также выяснили, что родственники этого человека, узнав о его проблемах с дочерью и молодым парнем, спланировали свое решение вопроса, да так, что даже верховный шериф не разобрался бы что к чему. Они собирались затаиться и ждать, пока он украдет свинью с поля, а когда это случится, они подкараулят его с ружьями и ножами (на которые мы наткнулись в другой части каталога), и попробуют выяснить, получится ли разделить его пополам. Рассказ наполнился их мыслями и беседами, их чувствами и доводами, почему они не считали, что молодой человек, как бы хорошо он ни выглядел и как бы хорошо ни держался в своей модной одежде, когда-нибудь встанет на ноги и сделается мужчиной, которого отец желал бы для своей единственной дочери.

К концу рассказа даже девчонка в сорочке ворвалась в повествование, решая, можно ли подстрелить чувака в костюме. И к моменту, когда наши семьи вернулись домой с табачного поля, вся «Книга желаний» наполнилась насилием, увечьями и порочными драмами этого мира.

Поскольку место и методы нашей жизни существовали почти в герметичной изоляции от всех и вся, сочинение историй превратилось в образ этой самой жизни. Сочинение историй, как мне теперь кажется, стало для нас не только способом понимания нашего существования, но и защитой от него. Несомненно, это был мой первый шаг навстречу мужчинам, женщинам и детям, которые никогда не жили где-то, кроме моего воображения. В них я нашел бесконечно больше порядка, красоты и удовлетворения, чем когда-либо находил в окружающих меня людях из реального мира. А Уиллали Букати и его семья неизменно сопровождали меня в тех первых неуверенных шагах. Бог знает, в какую сторону все бы развернулось, не будь рядом Уиллали и его близких, с которыми я проводил почти столько же времени, сколько и со своей семьей.

Для одной части меня не играло никакой роли то, что они черные, но существовала и другая часть, для которой этот факт должен был иметь значение, потому что он имел значение для мира, в котором я жил. Он имел значение для моих родных. Могу с легкостью вспомнить утро, когда я узнал, что Уиллали — ниггер.

Тогда это знание ничего не значило. Не понимаю, почему оно так ярко и надолго засело в моей памяти. Всего лишь мелкий и незаметно упорхнувший момент, о котором больше никто не вспоминал и не заострял внимание.

Позже, но тем же летом, я проснулся с осознанием, что лежу в огромных изогнутых корнях дуба. Шло воскресенье, ясное и жаркое, и мы собирались в церковь. Все, кроме папы, которого воротило от виски. Но он не пошел бы, даже находясь в добром здравии. В те поры он не выдерживал проповеди дольше пяти или десяти минут и тихо выскальзывал через боковую дверь, а потом стоял рядом с пикапом, куря самокрутки «Принц Альберт», пока не закончится служба.

Тетя, ее муж и их дети приехали, чтобы на своей машине отвезти нас на собрание. Моя тетя была милой, нежной женщиной, которую я любил почти так же сильно, как маму. Я стоял на крыльце и ждал, пока соберется мой брат. Тетя стояла рядом, натягивая тонкие черные