У смерти на краю. Тонечка и Гриша - Ирина Николаевна Пичугина-Дубовик Страница 5

Вот на какое дикое время выпало детство Тонечки.

Но в волшебной книжке, где на обложке стояло «Сказки г-на Пушкина…», она читала:

…Тихомолком расцветая,

Между тем росла, росла,

Поднялась — и расцвела,

Белолица, черноброва,

Нраву кроткого такого…

И мечталось девочке, что это за ней скачет верный жених на добром коне и ищет её, Тонечку.

— Я тут, на самом краюшке земли, — шептала она, — у самого Великого Океана…

Тем временем исполнилось ей восемь лет.

Ещё раньше, бывая в городе, Катерина не раз показывала детям на улице их деда, но подходить ни-ни, не дай Бог. Тонечке с ранних лет запомнился высокий, очень прямо державшийся суровый старик в тёмной одежде. И с очень красивой палкой. Мать объясняла: это — трость. Ещё Тонечку поражало стёклышко в одном его глазу. Стеклышко было на шнурке. Катерина опять объясняла: это — монокль.

Зачем монокль, Тонечка, совсем малышка, не поняла и дома, играя, всё пыталась приладить круглый плоский камушек себе в глазницу, только он не держался, падал. Но когда, сморщив в напряжении личико, ей удалось-таки однажды удержать камушек, то ничего не стало видно.

«Наверное, поэтому дед нас и не замечает, — поняла она. — Из-за этого самого монокля».

Но теперь поездки в город почти прекратились.

Шёл 1922 год… «По долинам и по взгорьям» продвигалась уже красная дивизия вперёд, «чтобы с боем взять Приморье — белой армии оплот»! Оживились и осмелели красные партизаны в окрестных лесах.

Стояла осень. На удивление красив был медно-золотой октябрь на сопках. Но страшно бурлив — океан.

Шумело и людское море. Некому было любоваться осенними красотами. Люди воевали, насмерть бились друг с другом.

Катерина заперла двери на все засовы, дети притаились в страхе и ожидании. Мать говорила им, что Красная армия вышла к городу, что выгонит, япошек, которые — многие тысячи — стояли в городе и окрестностях. Маленькие росточком японцы были раскосые и злые. И смотрели так нехорошо. Тонечка их боялась.

24 октября по слободе пошли разговоры о выводе японских войск с Южного Приморья.

Наступило 25 октября. Катерина уже давно не выходила из дома — берегла девочек. Держала дверь на засовах. А тут прибежала соседка, стала кричать:

— Уходят, все уходят! Япошки уходят, и офицеры тоже! И казаки наши! Боже-божечки, все уходят! Все! Там давка такая, лезут на корабли! Говорят, последние корабли-то! Больше не будет! Ой, что деется-то! Как жить-то без мужиков?

Как низкое чёрное небо над океаном, висят и крутятся страхи и беды над головами жителей слободки.

И над Тонечкиным домом тоже.

Тогда на Дальнем Востоке женщин было немного. Но те немногие были удивительно красивы.

И маленькая Тонечка тоже была прелестна, чем накликала на себя престранные события.

Семья белого генерала, одного из временных хозяев города, холила и лелеяла обожаемого младшего сына — молодого офицера. И угораздило же его, генеральского сына, увидеть на улице и очароваться, заболеть просто…

Ну, кем бы вы думали?

Маленькой девочкой, Тонечкой.

Вот ужас-то!

Уж как генеральша через сваху уговаривала Катерину отдать им в семью на воспитание восьмилетнюю Тонечку, божась, что дорастёт та в генеральской семье до брачного возраста и только тогда они позволят сыну жениться на ней…

Катерина стояла непоколебимо.

Богопротивное, мол, дело, оставьте нас.

Да тут и Степан вернулся из поездки. Защитил. Но скоро вновь уехал с поездом.

И вот этот октябрьский день, 25 число!

Время поджимало, Белая гвардия срочно эвакуировалась в Шанхай… Прямо перед погрузкой на корабль, да не по пути к причалу, молодой влюблённый уговорил отца завернуть на бричке к запертому и неприступному дому Терченок. Странно, но отец согласился на это безумное, безнадёжно-отчаянное предприятие. Срывающимся голосом юноша у ворот кричал, умолял маленькую девочку Тонечку бежать с ним! Златые горы сулил!

Бревенчатый дом слепо глядел на юношу бельмами затворённых ставен.

Тонечка дрожала в тёмной горнице, спрятавшись за юбку матери.

Катерина сурово молчала, выжидала.

Генерал велел не задерживаться.

Бричка улетела.

Катерина с усилием перевела дух. И уронила на пол ухват, что стискивала в руке, на всякий случай.

Позже Тонечка учила на курсах, что «в четыре часа дня 25 октября 1922 года части Народно-революционной армии Дальневосточной республики вступили во Владивосток». И по всей большой России закончилась Гражданская война. А ещё через три недели Дальний Восток стал составной частью Советской республики.

Да только тут и окончилась славная история заселения Приморья казачеством: большинство казаков воевали на стороне белых и были вынуждены эмигрировать в Китай, Австралию, США, куда глаза глядят и корабли везут.

История перевернула жёсткую, несгибаемую страницу свою…

3. Тонечка встречает Гришу. «Что есть?»

Вот и наступил 1930 год на советском Дальнем Востоке.

Старое прошло.

Кануло.

Жизнь потекла совсем по-новому.

Но для Терченковской слободы во многом пока ещё по-старому. Трудно ломаются людские обычаи и представления. Память предков живуча. Декретами не переломишь.

С последних событий минуло ещё восемь лет, в свои шестнадцать Тонечка расцвела обаянием. Всё, ну всё было при ней: кротость, нежная, лукавая улыбка, тёмная коса в руку толщиной — материнское наследство, беловская порода. Вообще, все сёстры Тонечки отличались… нет, вовсе не классической правильностью черт! Очаровывали они игривой живостью и миловидностью. Незлобивостью и надёжностью веяло от них.

Вот и старшая, Марья, уже невеста. Переживал Степан, что не могут они старшей дочери дать достойное приданое.

Не с чего давать.

А скоро свадьба! Жених служит на железной дороге в большом городе Никольске-Уссурийском. Скоро уедет Марья к своему Ивану за тридевять земель, аж за 150 километров от Владивостока, от родных! И будут они там вить своё гнездо, Иван да Марья. Катерина успокаивала мужа, подтрунивала над его «муками совести»:

— Да у неё такое богатое приданое, любой позавидует! Сам считай! Городская дума, газовый завод, две молочных фермы, свой водопровод!

Степан прекращал хмуриться, улыбался солёной шутке жены. А та, подбоченясь, приплясывает перед ним:

— Ох-ох, не дай Бог с казаками знаться! По колено борода — лезет целоваться!

Смеётся, чертовка, ну как тут и не полезть… целоваться?

А улыбчиво-лукавая Тонечка? Уже заглядываются и на неё. Круглолицая и кареглазая, с крохотными ручками и ножками, с врождённым изяществом движений и тактичностью речей. Но при всей кажущейся мягкости, мечтательности и покладистости своей натуры оставалась она казачкой, а значит, проглядывал в ней огонь сильного характера и упрямства. Да и замуж-то Тоня пока