Москва-Париж - Александр Жарких Страница 42

В этой семье вера была крепка, и была крепка сама Вера в своей почти детской вере в высшую справедливость на том и этом свете. С родственниками-эмигрантами, осевшими давно преимущественно в Париже и его окрестностях, связь, конечно, поддерживалась, но не слишком уверенная и частая. Видимо, сказывалась разность интересов…

Когда я брал свой позывной в «Вагнере», то хотел сначала назваться Французом, но потом понял, что не имею на это права ни по рождению, ни по статусу (тоже мне, «французик с зоны»). А потом ещё и вспомнил, что такое же прозвище, то есть позывной было у Пушкина в его лицейские годы. При этом он так же, как и я, никогда не был в Париже. В самом деле, где я, и где Александр Сергеевич!? А вдруг посрамлю святое имя… Поэтому Париж. Я даже удивился, потому что в компьютере кадровика на тот момент оба позывных – «Француз» и «Париж» – оказались свободны, то есть их можно было взять себе… Но нет, Париж. Только Париж… А с Верой мы были теперь точно повенчаны на небесах, не успев обвенчаться в русской церкви.

Под утро нас, косячников, по одному стали выдёргивать из вонючей комнаты в подвале и уводить в другие помещения. Причём никто из уведённых обратно уже не возвращался. Комната наполнялась вновь прибывшими. Наконец, настала моя очередь выходить в коридор. Стало интересно, что же случится дальше.

После команды «Руки за спину!» мне надели наручники и вывели из комнаты в коридор, пройдя по которому вместе с сопровождающим, я оказался перед тяжёлой металлической дверью, какие бывают в городских бомбоубежищах. Сопровождающий постучал в эту дверь, и нам разрешили войти. Усадив меня на низкий металлический стул и пристегнув мою руку наручниками к этому стулу, сопровождающий получил команду «Можешь идти!» и вышел за дверь.

Я стал крутить головой, осматриваясь и пытаясь обнаружить инструменты для пыток, которые, в моём понимании должны были быть. В помещении было слишком светло от плоских светодиодных светильников на низком потолке после полутьмы той комнаты, из которой меня извлекли. Стул подо мной был привинчен к полу и оказался с трёх сторон окружён тремя письменными столами, за двумя из которых напротив друг друга сидели два особиста, и перед ними были включены экраны ноутбуков, в которые они напряжённо смотрели, а пальцами рук мусолили клавиатуру и мышку. За третьим столом сидел особист без компьютера и пристально смотрел только на меня. Я успел заметить, что у каждого особиста на поясе висела кобура с пистолетом. Пыточных инструментов я не увидел. Особисты молчали, а я перестал крутить головой и тоже молчал. Повисла пауза. Только где-то за стеной приглушённо слышались крики, похожие на матерную ругань и стоны. Я спокойно сидел на стуле, не ёрзал. По-прежнему дико хотелось курить. Наконец, один из особистов, который был постарше и, видимо, выполнял роль главного следователя, оторвал взгляд от экрана компьютера и спросил:

– Вот сейчас весна. В Париже уже каштаны, наверное, цветут… А? Как думаешь, Париж?

– Не знаю, я там не был.

– Да, а почему же ты взял себе позывной «Париж»?

– Так получилось…

– А скажи нам, как так получилось, что ты отказался выполнять приказ? У нас вот твоё дело в компьютере: воюешь ты геройски, и ранен неоднократно, и командир вроде толковый – характеристики на тебя хорошие пришли вот только что из твоего ШО. И как же ты стал отказником? Вот объясни, пожалуйста, дорогой Париж, может, что-то неладно у вас там в батальоне? А мы подумаем, что с тобой делать…

– Сигаретой угостите? – не выдержал я.

– Конечно.

Мне дали сигарету, и я имел возможность держать её свободной от наручников рукой. Отчаянно затянувшись и закашлявшись, попытался коротко, но доходчиво объяснить всё, что предшествовало принятию моего решения. И даже показал на карте в предоставленном гаджете, о чём шла речь. На удивление, меня никто не стал бить, не стал колоть препараты, не пытал. Меня внимательно выслушали и, вызвав из-за двери сопровождающего, приказали ему вывести меня в коридор. При этом сказали ему: «Сам знаешь куда!» Я насторожился: после таких слов можно было ожидать чего угодно…

Меня завели в каменную каморку размером с узкий платяной шкаф в дальней части подвального коридора. Рядом с этой каморкой стояла большая плоская тележка. В каморке оказалось абсолютно темно и тесно. Находиться в этом месте можно было только стоя. Закрывалась каморка на толстую металлическую дверь. Я понял, что это момент истины: меня оставили ожидать решения. Материться и кричать было бесполезно. Я заметил, что в двери комнаты было небольшое круглое окошко размером с медаль примерно на уровне головы. Можно было догадаться, для чего служило это окошко. И я понял, что у меня осталось только два выхода: либо могла открыться дверь, и я смогу остаться на этом свете, либо могло открыться окошко, в которое могли вставить ствол пистолета и… придать моему телу абсолютно новое свойство.

– Сколько тебе осталось по контракту? – спросил следователь, когда меня вновь привели в комнату к особистам.

– Месяц и два дня, – ответил я.

– Ты, наверное, слышал, что в нашей компании для некоторых косячников практикуется такая форма наказания, как «плюс три», когда твой контракт автоматически продлевается на три месяца без начисления заработной платы?

– Конечно, слышал. Я ж не первый день…

– Так вот, ввиду нехватки личного состава на передовой и в силу твоих заслуг на фронте решено не применять к тебе «плюс три», хотя другим эта мера давалась и за меньшие проступки, в порядке исключения мы дадим тебе «плюс один», – перебил меня основной следователь этой «сталинской тройки». – Хотя некоторые тут у нас, – следователь посмотрел в сторону особиста за столом без компьютера и продолжил: – не понимают, как тебя не обнулили на месте. И решение по тебе такое: в личном деле мы не сделаем никаких отметок о совершении воинского проступка, но будет отметка о том, что командиром тебе уже не быть. Ты ж понимаешь, что приказы нужно выполнять! Сегодня же поедешь в Бахмут в другой ШО, там сейчас нужны опытные штурмовики. Все формальности с другими командирами будут согласованы… Ну, считай, что легко отделался, Париж.

Основной следователь с трудом вышел из-за стола, опираясь на изящную тросточку. Только тогда я понял, что вместо правой ноги выше колена у него был протез. Он подошёл и отдал мне свою, уже начатую пачку сигарет, а потом крепко пожал руку.

– С твоими бывшими командирами мы