Манная каша на троих - Лина Городецкая Страница 35

Аня выходит замуж, или Восемьдесят лет спустя…

Борис Леонидович раздраженно выключил телевизор, не дожидаясь прогноза погоды. А что он, собственно, узнает в этом прогнозе: хамсин и еще хамсин, жарче, жарче и еще жарче? Это новости для него?

В принципе, можно было вообще телевизор не включать. От новостей только муторно становится. Очередная выборная кампания. Сйчас начнут лить грязь друг на друга, впрочем, это не прекращающийся политический процесс. А потом все дружно мирятся, обнимаются, и так до следующих выборов. В Иерусалиме теракт, в Самарии – бросание камней, на Голанах змея укусила ребенка, в Галилее туристка упала в ущелье… А еще воспитательницы в детсадах – садистки, а школьные учителя – педофилы. Нет, определенно не стоит включать блок новостей, без него спокойнее.

Он выглянул в окно. Где-то вдалеке румяный закат окрасил все небо яркими мазками. Почему-то сегодня Борис Леонидович впервые подумал, что удачно выпало им жить на девятом этаже в хостеле, такой пейзаж открывается…

Им… Вот уж привычка – все делить на двоих. Теперь надо учиться говорить в единственном числе, а это после почти шестидесяти лет невозможно. Уже год нет Иды, а он так и не привык… Все наталкивается на какие-то воспоминания, ассоциации. И все без нее теперь не любо.

Даже не думал Борис, что настолько он замкнутый человек. С Идой это не ощущалось, она за двоих умела общаться. Держала его за руку, вела по жизни, хотя все думали, что это он ее ведет.

А сейчас оказался он в замкнутом круге. Соседи по хостелу зовут на разные мероприятия. Мол, год прошел после траура, можно и расслабиться. То общий день рождения в зале отмечают, то заезжие музыканты концерт дают, то очередные праздники на носу. Люди, как муравьи, все куда-то спешат, за очередной соломинкой удовольствий. А он никак не встроится в этот стройный муравьиный ряд.

И когда в дверь позвонили, открывать не хотелось. Ну, может же он спать, в конце концов.

Борис Леонидович не сомневался, что это кто-то из активистов хостела с очередным приглашением на очередное мероприятие. Вернее, активисток. Он даже уверен, что неспроста эти дамы к его двери дорогу проложили. Спрашивается, чего персонально звать, если внизу объявление висит? Нет, они, видите ли, волнуются: а вдруг Борис не заметил. Опекают, значит.

Но он все-таки открыл дверь. И в комнату влетело облачко по имени Аня, а за ней вошел Юра, его сын. Но Аня точно влетела. Десять лет в танцевальной студии не прошли даром. Внучка его научилась порхать. Справедливости ради надо заметить, что два года службы в военной полиции ЦАХАЛ она охраняла израильские территории, с оружием и при всем обмундировании, и в жару и в холод. Так не порхают, там защищают. И воюют, если надо. Но в целом Аня человек легкий, воздушный и замечательный. Недаром Ида так любила ее…

Юра пришел и сразу уселся в кресло около телевизора. Анечка поцеловала деда. Пожалуй, она единственная, кто еще соединяет сердце Бориса с детьми. С Леной, невесткой, отношения не сложились еще тогда, когда Борис с Идой отказались брать ипотечную ссуду на общую квартиру. И правильно ведь отказались, потом было бы хуже: и без ссуды, и без права на съемное жилье.

Не поладили бы они в одной квартире, в этом Борис уверен. И в Москве вместе не жили, и тут вряд ли получилось бы. Но Лена человек иррациональный, ей легче было обидеться, чем принять железную логику. И самое обидное, что сын поддержал невестку. Как в известной присказке: муж и жена – одна сатана. А Юра, между тем, мог бы включить свою инженерную голову и подумать, чем чревато такое сожительство в общем пространстве. Горшки они тогда не побили, но холодок в отношениях остался. Ида очень переживала из-за этого.

Да что теперь говорить. Четверть века прошло с тех пор… Борису нынче восемьдесят, Ленка может и позлорадствовать: теперь он нуждается в помощи, продукты занести, еду приготовить. Вроде не старик еще, а сдает все-таки. Хоть и вида старается не показывать и держится пока молодцом…

– Какими судьбами? – спросил сына и внучку, предложил им воду. На столе всегда бутылка фанты стоит, очень ее Борис Леонидович любит. Ида старалась его оградить от сладких напитков, а теперь никому нет дела.

Юра налил стакан, поморщился от того, что вода теплая. Анечка с кем-то говорила по мобильнику. Ну что за привычка: прийти в гости и уделять внимание железяке?! Наконец нажала отбой и обняла Бориса.

– Деда, я замуж выхожу! – прокричала в ухо ему.

Ну да, она привыкла, что старикам надо кричать. После армии недолго работала в доме престарелых, это называется «авода меудефет» [16], и за нее платят демобилизованным солдатам бонус. А в доме престарелых почти все глухие.

И тут до Бориса дошло, что радость в доме, радость в их маленькой семье! Господи, сколько лет не было никаких торжеств, один сын, одна внучка… И все-таки дождался! А Ида – нет… Он постарался отогнать от себя грустные мысли. Ну не сейчас же, не в этот момент.

Поцеловал он Анечку, поздравил, обняв сына, спросил, где-когда… Кто счастливец этот?

– Я тебе одному из первых пришла рассказать! – важно произнесла Анюта, вытянув длинные ноги в рваных джинсах.

Он никогда не привыкнет к этой моде на рваные вещи. А футболка со швами наизнанку? То ли смеяться от такой моды, то ли плакать… А лучше всего не обращать внимания, не твое дело, сказать себе.

Главное, пришла Анечка, сидит сейчас рядом с дедом, щебечет что-то на своем невообразимом русском языке, вернее, на дремучей смеси русского и иврита. И если улыбнуться и исправить, обидится дитя, она уверена, что русский язык у нее замечательный.

Да, будет свадьба. И как же это здорово!

– Думаю, к лету закажем зал,– говорит Аня.– Раньше на конец недели хороший зал торжеств трудно заказать, все уже занято. А пока приготовления, это ведь тоже приятно. Платье я знаю, какое хочу…

– Приятно, приятно…– недовольно проворчал сын.– Занимайся сейчас всякой бюрократией, доказывай, что ты не верблюд, вернее, что у тебя правильная «пятая» графа… Понимаешь, отец, в той жизни была одна правильная, теперь другая… Он вздохнул.– Нужно свое еврейство доказать в рабануте, чтобы получить разрешение на хупу. Ну и