Манная каша на троих - Лина Городецкая Страница 27

И свадьба была в их маленьком, но шумном дворе… Только выходила Наденька за Леву Бронфмана, сына маминой подруги. Уговорил отец все-таки, а нравилась девушка Леве чуть ли не с детства. Хорошую семью создали, тихую, спокойную. Бенчик родился за два месяца до войны, в канун Первомая 1941 года. Биньямином решила его назвать Надя – в память о маме, конечно.

Отношения с мачехой наладились. Родными, конечно, Надя и Сима не стали, но вполне приятельствовали, особенно после того, как Надя ушла жить к Левиной матери, а ее крошечная комнатушка досталась маленькой Сонечке, и теперь в столовой родители могли спать почти как короли.

К рождению Бенчика Сима даже взялась справить приданое, а портнихой она была знатной и сшила теплые костюмчики, мягкие подгузники и пеленки. Сама она ходила счастливая, ждала прибавления, очень хотела мужу подарить сына.

Война пришла с грозой июньской, разбомбила лето и планы соседей маленького двора. Во-первых, мамы запретили детям спать во дворе, куда они обычно в июне перетаскивали старые матрасы и где ночевали летними ночами под звездами, а во-вторых, на каждой кухне решался вопрос, уезжать из города или не уезжать. И, в общем, получалось, что уезжать в неизвестность гораздо неприятнее, чем оставаться в своих квартирах. А там видно будет…

А там видно будет… Только не для Ириной мамы.

– Не хочу ждать сюрпризов,– заявила она,– собираемся!

Мнения во дворе разделились. Три еврейские семьи собрались в дорогу, две решили, что проще дома войну переждать. Накануне отъезда Иры пришла Наденька прощаться. Льва призвали в армию, незадолго до войны он медицинский институт окончил, а матери и жене с сынишкой организовал доктор Бронфман места в вагоне завода, в амбулатории которого проходил стажировку.

Пыталась Наденька уговорить отца вместе эвакуироваться, но Сима ни за что не соглашалась. Была она на последних месяцах беременности, гордилась очень и верила, что теперь уж точно подарит мужу сына. Беременность проходила тяжело, и ехать никуда Сима не собиралась. Ей бы тут спокойно родить. Предложила Надя забрать с собой младшую сестренку, обещала, что прокормит ту и присмотрит за ней как следует. Отец засомневался: может, для Сонечки и лучше уехать на пару месяцев, сколько та война продлится… Но Сима, обожавшая свою дочь, и на это не решилась.

Огорченная Наденька пришла к Ириной маме, попрощалась. Кто его знает, когда встретятся теперь, каждого ждет своя дорога.

Мама упаковала баулы – много не возьмешь, но, если все-таки где-то перезимовать придется, нужно теплые вещи с собой иметь. Проводили Бориса, поехал он копать окопы, подступы к городу охранять.

– Никакие немцы не пройдут! – сказал рыдавшей маме, обнял ее, дернул сестру за косу, улыбнувшись темно-янтарным взглядом больших глаз. Отцу крепко пожал руку и ушел. В их семье не любили лишних нежностей. Только мама плакала и плакала.

Уже в последний день пришла Сима к маме и попросила чан для варки варенья. Такой огромный и удобный чан был только у Лизы. Приходили за ним все соседки по очереди, особенно когда сезон сливы наступал.

– Теть Лиз,– сказала Сима,– одолжите мне чан, а? А то заберут его после вашего отъезда, знаю. А я вам его отдам в целости, когда вернетесь. Хочу успеть до родов повидло в банки закрутить. Соня и Миша так любят с чаем.

Конечно, отдала Лиза чан Симе, посоветовала немного лимона добавить в повидло, для кислинки. Сонечка, губки бантиком, каштановые кучеряшки перевязаны ленточкой, девочка-красавица, как всегда, держалась за руку мамы.

– Ох, тяжело будет тебе ее отучать от рук, когда второй малыш родится…– вздохнула Лиза.– Привязана она к тебе.

Но Сима лишь счастливо улыбнулась. Малыш стучался в животе. И теперь у нее свой чан есть.

* * *

Не одна зима прошла, а целых три, пока они вернулись в родной город, оставив позади далекий Урал, где выживали с трудом. Ира болела так много, как никогда за прошлые двенадцать лет своей жизни. И мама болела тяжело, но свет не без добрых людей, чужие люди помогали чем могли. И мужа помогли похоронить, когда схватил воспаление легких в холодном, не отапливаемом цеху. Никогда здоровьем не блистал, а тут – сгорел за две недели.

Домой они вернулись вдвоем, весна буйствовала в городе, запах дикой сирени разносился по всем дворам. Узнавала и не узнавала Ира родные улицы, свой двор, скрипящую деревянную лестницу, ведущую в их квартиру на втором этаже, лица соседей…

Три еврейские семьи старого двора вернулись из эвакуации, две еврейские семьи ушли расстрельной дорогой… Отворачивались соседи долго, когда расспрашивала Лиза о Симе, о Сонечке и Мише. Потом, положив тяжелые руки на колени и помолчав, рассказал дворник Матвей, как родила Сима в начале сентября девочку, назвали ее… Да вот не запомнил он, как ее назвали. Убивалась Сима в последние дни и ночи, криком исходила, плач ее по всей улице был слышен. Только чем соседи могли ей помочь? Да и кто же знал, куда это евреев собирают… Уходили они с баулами, взяли подводу, чтобы добраться до места сбора, вышла Сима с малышкой на руках, старшая, как всегда, за юбку ее держала. Миша тащил баул с вещами.

– Да! – вспомнил вдруг Матвей.– Елизавета Марковна, она вам тут кое-что передала. Просила не забыть отдать. Так я уже берег как мог.

Он с трудом распрямил сутулую спину, пошел в свой флигель и вскоре вернулся с чаном для варенья. Ира сидела рядом, видела, как дрожали мамины руки, когда возвращал ей Матвей чан. И странная мысль возникла: успела ли Сима тем поздним летом закрутить варенье? Как же так, думала Ира, все есть – лестница, двор, старый дворник со своей вечной папиросой в желтых зубах. А Симы и Сонечки нет.

Да, она успела… Это потом рассказывали другие соседки. Казалось, что Сима в последние дни только и была занята хозяйством, плакала, но варила и пекла в дорогу. Молоко у нее перегорело, так ходила Сима по людям, просила накормить дочку, были сердобольные женщины, подкармливали девочку, но разве без материнского молока можно долго тянуть, совсем чахленькой малышка росла. Да и сколько ей было суждено прожить, месяц всего. Нет, нет, имени никто не запомнил. Может, Рая, а может, Римма. Столько всего случилось потом, как все упомнить…

Наденька вернулась в