Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер Страница 35

счетах в этих банках. С другой стороны, если я в чем-то действительно уверен, так это в том, что средства, там депонируемые, не имеют коммерческой ценности вне этой системы; управляющие и кассиры Музыкальных банков получают жалованье не в собственной валюте. Г-н Носнибор захаживал в эти банки, преимущественно в большой головной столичный банк — но не очень часто. Сам он был столпом одного из банков другого рода, хотя, как оказалось, и держал в кое-каких «музыкальных» по маленькой конторе. Дамы, как правило, ездили туда без него; так же было принято и в других семействах, за исключением разве что особо торжественных случаев.

Мне давно уже хотелось побольше узнать об этой странной системе, и я с охотой поехал бы вместе с хозяйкой и ее дочерьми. С тех пор как у них поселился, я едва ли не каждое утро видел, как они выезжают из дома, и заметил, что всякий раз в руках у них кошельки, которые дамы держат не то чтобы напоказ, но всё же так, чтобы встречным сразу было понятно, куда они направляются. Мне, однако, еще ни разу не предлагали поехать с ними.

Не так просто передать все особенности человеческого поведения, и вряд ли я смогу описать специфические чувства, которые отразились на лицах дам, когда я застал их на пороге перед поездкой в банк. Тут было что-то от сожаления, а в то же время они как будто были не прочь взять меня с собой, но сами предлагать мне этого не хотели, и еще как будто они полагали, что мне вряд ли пристало просить, чтоб меня взяли. Тем не менее я был твердо настроен добиться от хозяйки определенности касательно поездки, и после коротких переговоров и многажды заданного вопроса, совершенно ли я уверен в том, что мне хочется поехать, было решено, что я могу к ним присоединиться.

Мы проехали по нескольким улицам, застроенным внушительными домами, и, свернув за угол, оказались на широкой пьяцце, в дальнем конце которой стояло великолепное здание, имевшее странный, но благородный облик, и весьма старинное. Фасад прямо на площадь не выходил, будучи отделен стеной-ширмой с арочным проемом, ведущим на огороженную территорию. Проехав под аркой, мы оказались на зеленом газоне, вокруг которого шла сводчатая галерея, перед нами возвышались величественные башни банка и освященный веками фасад, поделенный на три глубокие ниши и украшенный всеми сортами мрамора и множеством скульптур. По обе стороны стояли прекрасные старые деревья, в чьих кронах гомонили сотни птиц, а также причудливого вида, но основательные дома, несмотря на необычную наружность, похоже, весьма комфортабельные; дома эти располагались в садово-парковом окружении, от них так и веяло покоем и достатком.

Я не ошибусь, сказав, что здание это принадлежало к тем, что красноречиво взывают к воображению; оно, подобно буре, подхватывало и увлекало и воображение, и самую способность суждения. Это был эпос в камне и мраморе, и таким мощным оказался эффект, им на меня произведенный, что я, очарованный, замер, растворившись в созерцании. Далекое прошлое будто вживе предстало передо мной. Кажется, всегда и так знаешь, что оно когда-то было, но знание это никогда не ощущается так живо, как в реальном присутствии материального свидетельства жизни минувших эпох. Я чувствовал, насколько краток период нашего существования в сравнении с жизнью человечества. Еще сильнее было впечатление личной моей малости, даже ничтожества, а пуще всего, стоя здесь, склонен я был поверить, что люди, чье чувство соразмерности вещей друг другу позволило им воздвигнуть сей рукотворный образ невозмутимого покоя, вряд ли могли прийти к неверным заключениям по поводу любого иного предмета. Отсюда я пришел к представлению, что валюта, выпускаемая этим банком, есть «та, что надо».

Мы пересекли газон и вошли в здание. Если наружность его была внушительна, то внутренность тем паче. Помещение было очень высокое и делилось на несколько частей стенами, покоившимися на массивных колоннах; оконные проемы были заполнены витражами, изображавшими коммерческие деяния банка за многие века. В дальнем конце пел хор, состоявший из мужчин и мальчиков; пение это было единственным, что вносило разлад в общую картину, ибо о гаммах здесь не имели представления, а стало быть, во всей стране не существовало музыки, хоть сколько-нибудь приятной для европейского уха. Певцы, похоже, вдохновлялись песнями птиц и воем ветра, пытаясь подражать последнему в меланхоличных каденциях, которые по временам вырождались то в стон, то в рев. На мой вкус, шум стоял чудовищный, но на моих спутниц он производил большое впечатление; они давали понять, что глубоко тронуты. Как только пение завершилось, дамы попросили меня остаться на месте, тогда как сами направились вглубь помещения.

Во время их отсутствия некоторые мысли поневоле пришли мне в голову.

В первую очередь, мне показалось странным, что в здании настолько пусто; я стоял чуть ли не в одиночестве, а двоих-троих находившихся здесь помимо меня привело сюда любопытство: они явно не имели намерения вести с банком дела. Впрочем, во внутренних помещениях людей могло быть больше. Я подкрался к большой завесе и рискнул отдернуть ее край. Нет, и тут был едва ли хоть один посетитель. Я увидел множество кассиров — они сидели за конторками, готовые выплачивать деньги по чекам — и еще пару человек, служивших, вероятно, в должности управляющих партнеров. Также увидел я мою хозяйку с дочерьми и двух или трех других дам, а кроме них, трех-четырех старушек и мальчишек из соседнего Колледжа неразумия; но больше никого не было. Непохоже, чтобы банк занимался активной финансовой деятельностью, а ведь мне все время говорили, что буквально каждый человек в городе ведет дела с этим учреждением.

Не могу описать всё, что происходило в ту минуту, ибо откуда-то выплыла зловещего вида персона в черной мантии и жестами выразила неудовольствие тем, что я подглядываю. В кармане у меня случайно завалялась монетка, отчеканенная Музыкальным банком и подаренная мне г-ном Носнибором, и я попытался, вручив монету служителю, его умаслить; но, увидев, что я ему сую, тот так рассвирепел, что я вынужден был дать ему монету иной чеканки, дабы его утихомирить. Как только я это сделал, он немедля сменил гнев на милость и удалился. Я попробовал еще раз заглянуть за занавесь и увидел Зулору, когда она отдавала листок бумаги, похожий на чек, кассиру. Даже не ознакомившись с ним, тот запустил руку в стоявший рядом старинный сундук, выгреб оттуда горсть металлических кружков, очевидно, первых попавшихся, и, не пересчитывая, передал ей. Зулора также не стала их пересчитывать, а