Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер Страница 33

2 до 15 или 16 в зависимости от степени близости с усопшим или характера взаимоотношений; иногда люди находят очень удобным этот пункт этикета, позволяющий в точности знать, сколько слез послать. Каким бы странным он ни казался, этот знак внимания высоко ценится, и если тот, от кого его ожидали, им манкировал, это становится поводом для острой обиды. В прошлом после кончины родственника те, кто понес утрату, приклеивали эти слезы к щекам и носили их на публике в течение нескольких месяцев; потом вместо лица их стали носить на шляпе или капоре, а ныне не носят вовсе.

Рождение ребенка рассматривается как болезненная тема, которой лучше не касаться: положение будущей матери тщательно скрывают до тех пор, пока необходимость готовиться к подписанию «формулы рождения» (о которой ниже) не сделает дальнейшую секретность невозможной, и в течение нескольких месяцев перед ожидаемым событием вся семья ведет замкнутый образ жизни, видясь лишь с узким кругом лиц. Когда сие преступное деяние уже совершено и осталось позади, с ним, как диктует элементарная логика, по необходимости мирятся; ибо сие милосердное предустановленно природы, гаситель всех и всяческих противоречий, камень преткновения, опрокидывающий все наши расчеты, но без коего существование наше стало бы невыносимым, венчающий сотворение человека славнейший нимб, который в один и тот же миг и ослепляет нас, и делает зрячими, благословенное нарушение привычного порядка есть то, что явлено и существует всегда и повсюду. И хотя самые жестоковыйные из здешних моралистов утверждают, что для женщины обзаведение детьми есть абсолютное зло, поскольку беременность — род болезни, а болезнь всегда преступна, благие эти события время от времени происходят, пусть даже общим правилом стало окружать их молчанием и делать вид, что ничего такого нет и не предвидится; исключение составляют известного рода вопиющие случаи, которые вынужденно становятся достоянием гласности. В отношении последних приговор общества неумолим, и если сложится мнение, что болезнь женщины была опасной и длительной, восстановить положение в обществе ей почти невозможно.

Описанные обычаи показались мне деспотичными и жестокими, но они кладут конец многим воображаемым недугам; ибо положение, которое никак нельзя назвать «интересным», имеет, согласно установившимся взглядам, более или менее отчетливый оттенок предосудительности, и дамы стараются скрыть его елико возможно дольше даже от мужей, опасаясь получить нагоняй, как только проступок их обнаружится. Также и ребенка держат подальше от родительских взоров, не считая дня подписания «формулы рождения», пока тот не начнет ходить и говорить. Если же дитя по несчастью умрет, коронерского расследования не избежать, но дабы не навлечь позора на семейство, которое до той поры могло пользоваться всеобщим уважением, почти во всех случаях следствие устанавливает, что ребенку было больше 75 лет от роду, и он скончался в результате естественного одряхления.

XIV. Махаина

Я продолжал жительствовать у Носниборов. В считаные дни г-н Носнибор оправился от последствий порки и смотрел вперед, ликуя при мысли, что следующая экзекуция будет последней. Мне казалось, что и в ней-то уже нет нужды, но он сказал, что для пущей верности лучше исполнить предписанное и довести число порок до положенной дюжины. Он вновь занялся бизнесом и, насколько я понял, никогда еще так не преуспевал, несмотря на выплаченный крупный штраф. В течение дня он не мог уделять мне много времени, ибо принадлежал к людям, коим доход приносят не только каждый год, месяц, неделя или день, но каждая минута. Однако жена его и дочери много мною занимались и представили меня друзьям, которые косяками шли ко мне с визитами.

Одной из этих персон была дама по имени Махаина. Как только та вошла в комнату, Зулора (старшая из дочерей хозяина) подбежала к ней, заключила в объятия и с нежным участием принялась расспрашивать о ее «прискорбной дипсомании». Махаина отвечала, что страдает от нее по-прежнему, что она подлинная мученица, и лишь превосходное здоровье позволяет ей справляться с этим бедствием.

Тут к разговору присоединились и другие дамы, также с выражениями сочувствия и с безотказно действующими советами, которые у них всегда наготове для любого душевного недуга. Все они рекомендовали Махаине собственного распрямителя и порочили того, что ныне ее пользовал. У г-жи Носнибор имелось на этот случай излюбленное средство, но из рассказа о том, какова его природа, я уловил лишь фрагменты. Вот слова, дошедшие до моего слуха: «…полностью уверены, что желание выпить пропадет после повторного применения рецепта… убежденность — главное дело… нельзя недооценивать твердую решимость никогда больше не прикасаться к спиртному… слишком часто терпит неудачу… рецепт верного исцеления… предписанная форма… полная убежденность». Затем разговор стал более внятным и продолжался еще долго. Ум за разум зайдет и у меня, и у читателя, если я попытаюсь воссоздать прихотливую абракадабру сказанного; достаточно того, что через некоторое время визит подошел к концу, и Махаина отбыла восвояси, будучи на прощанье заключена всеми дамами в нежные объятия. Сам я после церемонии представления всё время оставался на заднем плане, ибо мне не понравилась внешность Махаины, да и разговор был мне неприятен. Впрочем, когда она покинула комнату, я несколько утешился, услыхав высказанные после ее ухода замечания.

Поначалу ее принялись восхвалять, причем совершенно всерьез, до тех пор пока я не почувствовал, что с каждым словом она становится мне все противней и противней, и не спросил, почему же распрямители не сумели ее излечить, как г-на Носнибора.

Когда я сказал это, на лице г-жи Носнибор промелькнуло выражение, означавшее, как мне показалось, будто она не считает, что в случае Махаины распрямитель мог бы помочь. И тут меня озарило, что, возможно, бедная женщина вовсе и не пьяница. Я сознавал, что не должен задавать подобных вопросов, но не смог удержаться и спросил напрямую, пьет она или нет.

— Никто из нас не может судить об обстоятельствах других, — ответила г-жа Носнибор самым что ни на есть доброжелательным тоном, бросив взгляд на Зулору.

— Ох, мама, — возразила Зулора, притворяясь слегка рассерженной, на самом же деле радуясь возможности высказать вслух то, на что давно кипела желанием хотя бы намекнуть, — я не верю ни единому слову. Если она чем-то и страдает, так разве что несварением. Прошлым летом я провела целый месяц в одном доме с ней и уверена, что за все это время она не взяла в рот ни капли вина, а тем более чего-нибудь покрепче. Махаина — девица очень хилая, и прикидывается, будто пьянствует, чтобы друзья отнеслись к ней со снисхождением, которого она не заслуживает. Она недостаточно крепкая