Морская звезда - Варвара Некрасова Страница 6

– А как же еще, – не стал скрывать Алексей, – но этот фармазон следил только за углом поправки. А так… орудие-то незнакомое. Считай, не считай углы – все без толку. Кто же без пристрелки поймет, как оно бьет? Чудом попал.

– Но ведь попал же! Хорошо попал. Аж щепа полетела. Сам видел. А Платонов-то расстроился, заметил? Видать хотел дураком тебя выставить, да нас на твоем промахе уму-разуму поучить. Да ишь, не вышло. Сам он в дураках и остался, лис старый, – Николай рассмеялся, – После твоего попадания он всем экзамен засчитал. Давай это сегодня в кабаке отпразднуем. Я угощаю. С прапорщиком Егоровым договорюсь, отпустит, никуда не денется. За ним должок водится.

В отличии от Николая не ускающего возможности гульнуть, кабаки Алексей не любил, как впрочем и горячительные напитки, о чем и напомнил другу. Тот ничуть не смутился и пообещал подыскать что-нибудь более приличное, достойное блестящей победы над кознями цейхва́хтера Платонова.

Удивительная способность проныры Николая со всеми договариваться, не подвела и на этот раз. Дежурный офицер выпустил их в город без лишних вопросов.

В трактирных домах Алексей раньше не бывал. Не по карману. Николай Поспелов же не испытывал финансовых затруднений. Он был младшим любимым сыном и родители баловали отпрыска вполне приличным содержанием, которое Николай спускал на развлечения, гулянки и подкуп ротных унтер-офицеров. Будучи года на три старше Григорьева, учился Поспелов спустя рукава и за неуспеваемость пробыл во втором классе вдвое дольше Алексея. Пару раз в корпусе его ловили пьяного и пороли, но чаще он выходил сухим из воды. Серьезный, целеустремленный и почти не пьющий Алексей не совсем понимал, что связывает его с этим пройдохой и балагуром, но тем не менее сдружились они крепко.

Заказав французского виноградного вина и закусок, Николай поднял первый тост за удачу Григорьева.

– Есть у меня к тебе разговор, – когда оба гардемарина слегка захмелели, несвойственным для него серьезным тоном, сказал Поспелов, – Понимаешь, отец мой договорился за меня в Адмиралтейств Коллегии. Подарок кому нужно преподнес, заплатил, поговорил, и в итоге обозначилась мне практика заграничная.

– Поздравляю, – поднял бокал Алексей.

– Да погоди поздравлять, – как от уксуса скривился Николай, – Дело в том, что не хочу я ехать. Язык плохо знаю, в науках не первый… да и вообще не мое это. Здесь, дома, все как-то попривычнее будет. Но отец меня запорет если откажусь, ведь деньги и подарки уже не вернуть.

– Чудак-человек. Это же такая возможность! Весь мир можно посмотреть, на разных кораблях походить, опыт бесценный получить, а ты отказываешься. Мне бы кто предложил…

Николай оживился.

– Вот об этом я как раз и толкую. Езжай за меня, – предложил он.

– А как это тебя спасет от гнева отца? – удивился Алексей, – Ведь они же на тебя деньги тратили.

– Это уже моя забота. Ну как, по рукам?

Алексей задумался, рассеянно наблюдая, как в центре зала пара, – судя по доносившимся обрывкам реплик, – немцев, катает шары на бильярде. То, что Поспелов может уболтать кого угодно, он не сомневался. И с отцом своим как-то сладит.

– А что я тебе буду должен за это? – осторожно спросил Григорьев.

– Должен? Окстись! – воскликнул Николай, – Это я тебе буду должен за то, что спасешь меня от этой ссылки. Соглашайся, выручи по-дружески.

Поутру непривычный к вину Алексей ходил рассеянный. Занятия заканчивались воспитанники корпуса разъезжались: кто на мореходные практики, кто отправлялся в лагерь на Смоленское поле, кого отпускали к родителям. Погрузившись в мысли о предложении Николая, он и не заметил, как очутился на лагерном дворе корпуса. Там еще проходили занятия и доносился звон шпаг и гул марширующих сапог. Кадеты третьего класса, изможденные муштрой, едва завершили упражнения, когда к ним подошла небольшая группа гардемаринов из второй роты.

– Эй, мелюзга! – окликнул самый старший и рослый из них, Панкратов, остановившись напротив третьеклассников, – Быстро скинулись и метнулись в кабак. Принесли штоф водки и закуску. Одна нога здесь, другая там.

Панкратов – высокий и сильный переросток, привыкший добиваться своего с помощью силы. Начал он обучение поздно, лет в восемнадцать, в московской Навигацкой школе, потом его перевели со всеми воспитанникам в Санкт-Петербург. Обладая незаурядными физическими качествами и превосходством в возрасте, Панкратов стал в ранжир и поколотил всех соперников, подчиняя их себе. С тех пор он находил извращенное удовольствие в издевательствах над слабыми. В отличии от остальных гардемаринов, при переходе в первый класс, его дикие замашки не смягчились. К счастью Алексей был из другой роты и в свое кадетство с ним не пересекался, а в не частых стычках между ротами Панкратов опасался связываться с теми, кто мог дать хороший отпор.

Третьеклассники поникли, понимая, что спорить бесполезно. Вот только требование Панкратова, выходило за рамки обычного использования младших и слабых в качестве денщиков и прислуги. Это больше походило на вымогательство и грабеж.

– Мы не обязаны это делать, – раздался тихий, но твердый голос одного из младших, маленького щуплого паренька лет тринадцати, на которого Алексей раньше никогда не обращал внимания.

– Что ты сказал? – рассвирепел Панкратов, нависая над смельчаком, – Ты наверное еще не понял: я здесь командую, а ты выполняешь то, что я скажу.

– Это несправедливо, – не испугался кадет, – Нами и так все помыкают. Почему вы считаете, что имеете на это право? Мы вообще не из вашей роты, чтобы нами командовать. У нас свои командиры есть.

В воздухе повисла тишина. Младшие кадеты стояли насупившись, не глядя в сторону товарища, рискнувшего дать отпор Панкратову, самому беспощадному и деспотичному из всех воспитанников корпуса. Поговаривали, что в детстве Панкратова избивал отец, и теперь он вымещал накопившиеся обиды, злобу и ненависть на окружающих. Алексей тоже был наслышан о его зверствах. Слабый в навигации и точных науках, Панкратов обладал недюжей физической силой и охотно применял ее направо и налево, унижал, оббирал сотоварищей, а тех, кто не хотел ему покоряться, беспощадно бил. Иногда он был порот за мордобой, но чаще, ему, сыну влиятельного и баснословно богатого московского помещика, спускали с рук то, за что строго карали других. Гардемарины знали об этом, но ничего поделать не могли, или не хотели, опасаясь мордобоя.

Сжав кулаки Алексей наблюдал. Он боролся между желанием вмешаться и пониманием строгих гласных и негласных правил корпуса, которые ему, без пяти минут выпускнику, нарушать не хотелось. Алексей видел как Панкратов все ближе подходит к смельчаку, как медленно заносит руку над его лицом и как кадет продолжает стойко смотреть обидчику в глаза.