Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев Страница 4

Переглянувшись с сестрой и опустив голову, мальчик стал рассказывать:

— Мы из Куломье, что в Шампани. Отца убили англичане, когда грабили деревню. Он не дал им наше последнюю овцу, и они ударили его топором по голове, а потом сожгли наш дом. Нам негде стало жить, и мы не могли прокормиться, нам оставалось только скитаться и просить милостыню. Мать стала совсем слаба и однажды свалилась в реку, когда мы шли по мосту с паломниками. Она выплыла, потом снова… но больше не смогла, успела только крикнуть нам: «Прощайте!» Больше мы ее не видели. Река в этом месте быстрая; должно быть, течение маму сразу унесло.

— Вот уже больше месяца мы с братом одни, и нет у нас никого, — подала голос Николь, хлопая глазами, которых не сводила со всадника.

— Где же вы живете? — спросил тот. — Где ночуете?

— А где придется, сеньор, — снова заговорил брат, — в заброшенных сараях, на сеновалах, иногда в замках или в домах знатных господ.

— Пускают, стало быть, вас? Что же, даром? Ведь за постой надо платить.

— А мы рассказываем всякие истории и поем песни. Еще я умею стоять на руках, а сестренка ходит колесом по кругу.

— Неплохо! Выходит, вы стали труверами и жонглерами?

— Надо же как-то зарабатывать на жизнь.

— Вне всякого сомнения. Но что же это за истории такие вы знаете? А песни? Откуда они и о чем?

— О крестовых походах, о прекрасных дамах…

— И еще о Роланде, — осмелев, оживленно прибавила девочка.

— А, верно, поете о том, как этот славный рыцарь погиб в Ронсевальском ущелье?

— Нет, о том, как умерла его дама сердца по имени Альда.

— Хм, любопытно. Как же она умерла и отчего?

— У Роланда была возлюбленная, и уж так не хотела она отпускать его в поход на сарацин, так лила слезы и убивалась, словно предчувствовала беду, что случится вскоре с ее милым. А как узнала, что погиб он, то задрожала вся, побледнела, как гипсовое изваяние, и замерла, глаз не сводя с короля Карла. Тот же молвил ей: «Не плачь, дорогая сестра, я найду тебе другую и тоже достойную партию: Людовик, мой сын, станет тебе мужем». И ответила ему Альда на это решительно, блеснув на прощанье глазами цвета морской волны: «Странно мне слышать это. Да не попустит Бог, чтобы я жила, коли нет больше Роланда». Сказав так, упала Альда мертвой к ногам императора. И похоронили возлюбленную Роланда четыре графини, и упокоилась она при алтаре скромной обители.

— Ай да девочка! — восхищенно воскликнул Тристан, бросая ей монету. — Клянусь святым Мартином Турским, ты заслужила гораздо больше, нежели лепешка и сыр.

— История с Робертом, герцогом Нормандским, прозванным — Дьяволом, не менее любопытна, сеньор, — заторопился мальчик, — и если вы соблаговолите послушать… Девушку звали Арлеттой, она была простой прачкой, и герцог, проезжая мимо, увидел ее и влюбился без памяти. Вернувшись в замок, он велел своим слугам позвать девушку к себе. Но она горда, девица Арлетта, не в пример остальным из ее сословия. «Коли герцог зовет меня к себе, — заявила она послам, — то и одеться мне следует во все нарядное, и отправлюсь я в гости не пешком, а на парадном коне!» А едва подъехали к воротам и ей предложили войти в калитку, она с достоинством, гордо вскинув голову, ответила: «Пусть герцог сам выйдет ко мне, и быть мне в замке лишь одним путем — через главные ворота!» И так она полюбилась герцогу за красоту свою и за смелость, что стали они жить вдвоем в любви и согласии, и родился у них сын, который покорил Англию и стал ее королем Вильгельмом Первым.

Тристан бросил еще одну монету.

— Держи, малыш, ты заслужил это. Но откуда вам обоим известны эти истории? Не каждый может похвастать такими познаниями.

— Как-то мы гостили в замке у одного рыцаря, который поздним вечером приютил паломника, возвращавшегося из святых мест. Этот паломник до самой ночи занимал хозяина и его супругу рассказами из далекой старины.

— А мы сидели поблизости на ковре и всё слышали, — прибавила Николь.

— А еще люди нередко просят нас помолиться за них в храме, — продолжал мальчик, — известно ведь, что молитвы нищих лучше доходят до Господа. За это нам дают хлеб и даже монеты.

— И вы не обманываете ничьих надежд?

— Зачем же? Это нечестно, и это большой грех. Как удастся отмолить его, и простит ли Господь?

— Здесь ты прав, приятель. Но ты говоришь… Как, кстати, твое имя?

— Меня зовут Симон, господин.

— С апостолом Христа вы, значит, тезки. Так говоришь, Симон, вы направляетесь в Париж? Догадываюсь, почему. В каждом городе, а тем более в таком большом, есть приюты для калек, больных и сирот. По-видимому, такой целью вы и задались?

— Мы уж хотели было… да бродячая жизнь лучше сидячей. Что бы мы там делали? Сидели бы и ждали, когда нам подадут миску супа? Ну нет, лучше ходить по дорогам, бывать в замках, на городских площадях, а потом снова куда-нибудь идти. Ведь мы сами умеем зарабатывать. Так почему мы должны ждать подаяния от короля? Один монах сказал, что, зарабатывая трудом, мы выполняем свой долг перед Богом.

— А если король забудет? — поспешила вставить Николь, собирая языком оставшиеся на ладони крошки. — Или передумает нас кормить? Тогда что же, умирать с голоду?

— А иногда, — снова заговорил Симон, — по большей части в праздники, у дворцов и церквей раздают милостыню. Но надо успеть, а то не достанется. Да и ждать, бывает, приходится долго: когда начнут бросать людям монеты, кто ведает? А нищих много, каждый торопится подобрать первым; часто затевают драки, бьются костылями: кому проломят голову, кому выбьют глаз… Мертвых отвозят на кладбище, сваливают в яму, и там они гниют. Никому нет дела. Так заведено давно.

— Таких, как мы, много, — махнула рукой Николь. — Сколько уже убито людей на войне и умерло от болезней… А детям куда? Да вам и самому известно, господин, чего ж рассказывать.

— Да уж известно, — кивнул Тристан. — Болезни, битвы, голод… Как уберечься от этого? И никому не дано знать своего смертного часа, как и дня грядущего, лишь Богу то ведомо. Однако, как бы там ни было, друзья мои, вы все же направляетесь в Париж. Любопытно узнать, зачем же это?

Дети наперебой стали рассказывать, что в городе живет их