Два месяца в лесах - Джозеф Ноульс Страница 22

В лесу начался листопад. Яркие жёлтые и красные пятна среди листвы нарушали унылую монотонность чёрного и зелёного цвета. Легкий мороз вносил в воздух живительную струю. Кожа моя до того огрубела и свыклась с переменами погоды, что я совсем не чувствовал холода. По ночам я укрывался шкурой медведя.

Однажды, бродя по лесной тропинке, я наткнулся на рог оленя, очевидно сброшенный много лет тому назад. Его форма вызвала в моем мозгу представление о ноже. Я распилил рог вдоль на две равные части посредством острого камня. Затем я взял одну из этих частей, и, тщательно отточив о камни, получил лезвие ножа.

Рукоять я смастерил следующим образом. Отодрав несколько тонких полосок нижнего слоя бересты, я сплёл из них довольно прочную верёвку, которою обвил вокруг одного из концов моего ножа.

Нож из рога оказался на практике вполне пригодной и полезной вещью; он легко резал мясо; позже, когда я принялся за изготовление одежды, мой нож сослужил мне прекрасную службу.

С каждым днём я всё больше сближался с лесом, становясь частью его. Когда мне недоставало чего-нибудь, я попросту шёл и находил то, что мне было нужно.

Я был в это время подлинным первобытным человеком. Из современности, из страны цивилизации я ушёл назад в леса к первобытному существованию.

Глава X. Я убиваю оленя голыми руками

Иной раз мы можем осуществить какую-нибудь вещь прежде, чем задумаем её. В таком роде была моя история с оленем.

На закате я шёл по узкой тропинке неподалёку от небольшого пруда. Неожиданно я услышал какой-то шум в воде, где-то впереди от меня. Я остановился и услышал тот же шум снова. Я пошёл к берегу, пока не достиг старой сосны, корни которой подымались над землёй у самой моей тропинки. Понятно, что животные, шедшие к водопою, должны были избегать этих корней.

Меня окружала густая чаща сосен и кедров. С того места, где я стоял, открывался довольно широкий просвет между деревьями, сквозь который я мог видеть воду. Сначала я заметил только зыбь на поверхности воды, а затем разглядел молодого оленя, который щипал траву на дне пруда.

Когда я впервые увидел его, у меня не возникло ни малейшего намерения поймать его. Это мне даже в голову не пришло.

Я знал, что олень всегда бросается в сторону, противоположную направлению звука, который вызвал в нём тревогу. Ветер дул в это время от него ко мне и мешал ему уловить мой запах. Я поднял кусок корня и швырнул его в воду, перебросив через спину оленя. Животное вскинуло голову, оглянулось по сторонам и ринулось из воды к тропинке, на которой я стоял. Я схватил камень и также швырнул его в воду. Этот новый всплеск воды погнал животное немного в сторону — как раз к корням сосны, за которыми прятался я. Точно рассчитав время и расстояние, я выскочил из своей засады как раз в ту минуту, когда олень поравнялся со мной, и схватил его за передние ноги. Он упал на землю. Тогда я ухватил его за рога, навалился на него и совершенно парализовал все его движения.

Затем одним быстрым поворотом я свернул ему шею. Мне немного совестно за то, что я убил этого оленя таким предательским образом. Но других способов в моём распоряжении не было, а оленья шкура была мне очень необходима.

Так как за это время совсем стемнело, я решил содрать с убитого оленя шкуру на другой день. Я потащил труп немного выше и запрятал в двух шагах от тропинки.

Вернувшись к своему лагерю, я расшевелил костёр и сел подле него на землю, размышляя обо всём, что произошло. Я думал не столько об убитом олене, сколько о его шкуре. Олень был, правда, невелик, но шкура его вместе с бывшими у меня прежде двумя шкурами — медведя и лани — могла отлично защитить меня от стужи.

На следующий день я содрал шкуру, отрезал порцию мяса и вытянул жилы. Мясо я разделил на три части: одну часть зажарил, другую разложил на солнце вялиться, а третью положил на несколько дней на дно ручья, где оно могло сохраняться в прохладе.

Затем я принялся за изготовление одежды. Начал я со штанов. Сложив кожу вдвое, я обернул её вокруг своих бедер для того, чтобы узнать достаточна ли ширина. Ширина оказалось достаточной, а длины немного не хватило. Но в моём распоряжении была кожа лани, от которой я мог отрезать курок и надставить его снизу.

Скроив штаны, я положил куски кожи на пень и ножом из рога проделал отверстия вдоль краёв. В эти отверстия я продел кожаные ремешки и таким образом соединил края. Покончив со штанами, я приступил к мокасинам. Прежде всего я смочил кожу и поставил на неё ступню, чтобы определить размер. На каждый мокасин я употребил два куска кожи. Края нижнего куска я загнул немного вверх и пришил к верхнему отрезку у себя на ноге. Благодаря этому шов оказался выше земли, что способствовало прочности моих мокасинов. Когда кожа высохла, мокасины оказались как раз впору.

Когда мне случалось одевать медвежью шкуру, я перебрасывал её через плечо и связывал спереди кожаным ремнём.

В приёме, которым я убил оленя, не было ничего чудесного. Многие люди дивились этому эпизоду, а иные, мало знакомые с лесом, даже сомневались в правдивости моей истории.

Скептицизм очень часто основывается на невежестве. Когда человек слышит о какой-нибудь вещи впервые, он может отнестись к ней двояким образом. Если он обладает широким, непредубеждённым умом, он будет рад научиться чему-нибудь новому. Если же он узок и ограничен, то попросту не поверит тому, что слышит.

Охотник, зверолов или просто человек, знающий лес, повёл бы беседу так:

— Ружьё у вас было?

— Нет.

— Вот как? Значит, вам здорово повезло с этим оленем.

Больше он не спросит ни о чём. Он даже не поинтересуется узнать, как вёл себя олень, он сам мог бы ответить на этот вопрос. Не спросит он и про то, трудно ли мне было свернуть оленю шею, и каковы были размеры оленя. Ему известно, что, если бы олень был слишком велик, я бы не рискнул напасть на него подобным образом.

Вскоре после моего возвращения из лесов я имел беседу с одним из вождей индейского племени Пенобскот в Бангоре. Он рассказал мне, что однажды убил огромного самца