История улиц Москвы. От Неглинной до Басманной - Никита Денисович Здоровенин Страница 27

Но купцы – это один уровень, купеческих особняков в Москве много. А вот княжеские – на вес золота (или дворянского титула). Поварская может похвастаться и таким. Чуть ли не соседями Ивана Миндовского были князья Светополк-Четвертинские. Немного ностальгирующий по французским замкам особняк для них построил незаслуженно мало известный архитектор Бойцов. Княжеская жизнь сильно отличалась от купеческой. Даже встретив князя на улице, вы бы сразу поняли, кто перед вами, пусть он и в повозке. Князья ездили на каретах, закрытых со всех сторон. Долгое время недворянам в каретах ездить было просто запрещено. Модным среди князей было, чтобы на карете стоял арап. Их называли али.

Арапы (именно так – через «п») высоко ценились среди придворных слуг. К ним обычно хорошо относились, у них была красиво сшитая богатая одежда. Их ежегодное жалование могло достигать 600–800 рублей, и это при том, что обычный рабочий мог получать около 20–30 рублей. Арапы, если служили при императорском дворе, всегда следовали за двором. Это называлось придворнослужащие «подвижного состава». Во дворцах они обычно дежурили у внутренних дверей дворца и могли провожать гостей к кабинету, где тех ожидал император. Еще одной интересной обязанностью арапов была закупка подарков на Рождество. Это было чем-то вроде символа подношения даров волхвами. В обычной княжеской жизни роли арапов были не так четко регламентированы, но их статус все равно был высоким. Взглянув на особняк князя, вы бы тоже сразу поняли, что это жилище не купеческое – над входом у князей Святополк-Четвертинских был герб с Георгием Победоносцем, поражающим дракона, полумесяцем, пронзенным мечами, и шестиконечная звезда. Герб сбили позже, в советское время.

Чтобы быть князем и иметь право на все это, Святополк-Четвертинским нужно было сначала доказать, что они ведут свой род от Рюриковичей. Спохватились они поздно – при Николае I. Никаких документов, подтверждающих происхождение от Рюриковичей, у них не было. Но каким-то чудом они смогли убедить императора признать их титул на абсолютно несуразных основаниях: мол, когда они жили в Петербурге, Святополк-Четвертинские уже пользовались княжеским титулом, а из-за того, что в Польше, где они жили, при смерти его отца был какой-то бардак, документы они получить не смогли – так что признаем их князьями! К слову, уже в наше время провели анализ ДНК и выяснилось, что никакого отношения к Рюриковичам Святополк-Четвертинские не имеют.

Борис Святополк-Четвертинский, владелец особняка, был интереснейшим персонажем: картежник, отставной генерал, известный коннозаводчик, большой любитель поставить крупную сумму на скачках, охотник. На охоту он ездил в Индию и Африку. Тогда поездки на охоту в Африку были популярны среди английской знати. Возможно, для Святополк-Четвертинского это было что-то вроде нетворкинга. Аристократия тогда охотилась, конечно, не для пропитания, а из спортивного интереса. Это означало, что у них не было цели убить животное, иногда достаточно было просто ранить – а это, возможно, еще хуже. Обозленные раненые тигры потом могли нападать на людей. Возвращаясь из таких приключений, Борис Святополк-Четвертинский, бывало, щеголял в индийской белой каске.

Князь лишился дома и куда-то пропал так же загадочно, как и жил. То ли он проиграл дом в карты, то ли просто продал. То ли умер в Москве, то ли уехал, поддавшись золотой лихорадке, в Йоханнесбург – этого мы точно не знаем. Но дом перешел к графу Олсуфьеву, тоже генералу. В отличие от князя, он коней не разводил, но на них ездил – кавалерист. В момент приобретения особняка он уже был пожилым человеком, верхом его увидеть было большой редкостью. Он увлекся литературой, изучал древнеримских поэтов, написал ценный труд по Марциалу и смешил своим видом очевидцев.

«Графиня походила на маркизу XVIII века, супруг ее был лыс, пухл и глух, как тетерев. Когда надевал он свой гусарский мундир, сабля его, больше, чем он сам, волочилась по земле с адским грохотом. Потому графиня вечно тревожилась за его саблю в церкви».

По воспоминаниям Феликса Юсупова

А что же это за особняк, в котором жили наши герои? Загадочный архитектор Бойцов, о котором мы почти ничего не знаем, и даже фотографий которого не найти, строил его в, пожалуй, свой самый плодотворный период. Впечатлившись увиденными во время своего большого путешествия по Европе итальянскими и французскими замками (он тогда только женился и справлял медовый месяц), что-то подобное Бойцов стал строить и в России.

Французский ренессанс, перенесенный в московский февраль, смотрелся удивительно. Десятки «замков», построенных архитектором-загадкой, смотрятся особенно необычно, с учетом того, что Бойцов никогда не оканчивал архитектурного факультета и не получал разрешения на стройку. Он – выпускник художественно-декорационного факультета. Но каким-то образом он решил эту проблему, и на проектах встречается «проектировал и строил», а рядом – подпись Бойцова.

Художественно-декорационная база дает о себе знать. Постройки Бойцова всегда щедро декорированы и сделаны с тонким вкусом и чувством стиля. Зачастую они обставлены мебелью с фабрики Павла Шмидта, с которым они, вероятно, подружились еще в училище. А после женитьбы Бойцова они стали еще и родственниками. Жена Бойцова приходилась Шмидту сестрой. Таланты и связи Бойцова ярко проявились в этом особняке на Поварской. Снаружи – отделка двумя цветами кирпича и тарусским мрамором. Мрамор, к слову, в Тарусе – скорее известняк, но из Италии везти все же было дороговато. Внутри – всюду панели из резного дуба. Колонны в одном из залов, по легенде, сделаны были из контрабандного сандалового дерева. В нескольких комнатах – камины. Их в княжеские и графские времена использовали для отопления, хотя топить дом камином – это жутко неэффективно. Чтобы как-то это скомпенсировать, в стенах провели специальные трубы, горячий воздух проходил по дому и согревал его более-менее равномерно. Большей частью мебель, конечно, сделали на фабрике Шмидта.

После революции владельцы особняка Олсуфьевы уехали в Италию, а особняк национализировали. Сначала в него въехала Академия вольной духовной культуры Бердяева, их миссия была – продолжать жизнь русской духовной культуры, которая революцией, по мнению Бердяева, была низвергнута. Позже НКВД закрыло академию, Бердяев благоразумно сел не в тюрьму, а на «философский пароход», в особняк въехали сотрудники подотдела детских учреждений при ВЦИК и, наконец, в 1932 году – Центральный дом литераторов. В лучшие годы Дома литераторов здесь можно было встретить за чашечкой кофе Твардовского, Зощенко и Окуджаву. Здесь травили Пастернака. Здесь шутили как можно и (потише) как нельзя. Здесь стриглись – при Доме литераторов была легендарная парикмахерская с цирюльником Моргулисом, который стриг и приговаривал: «Я вас не стригу, я вас рисую!»