И восстанет ветер. Баллады - Даниэль Мусеевич Клугер Страница 13

Они ведь были молоды, талантливы, речисты,

В сражениях — отчаянны, в дискуссиях — ловки.

И к ним пришли-нагрянули товарищи чекисты,

Без лишних слов отправили его на Соловки.

Над Секиркой над горой птицы быстрые,

Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,

Цвета моря облака, цвета неба ли?

Ах, воздушная река, были-небыли...

Когда ЧК арестовала Александра Ярославского, Евгения Маркон ушла к последним, как она считала, настоящим революционерам Советской России — к уголовникам. Она стала воровкой, была арестована, сослана в Сибирь. Бежала из ссылки, чтобы устроить побег мужу.

ВОКЗАЛЬНЫЙ РОМАНС

Когда на Север увезли его,

Ее сомненья больше не терзали:

«Коль рядом нет поэта моего,

Так лучше быть воровкой на вокзале!»

И жизнь давно — сухарь, а не калач.

И песенка веселая допета.

Но вот рванется скорый поезд вскачь,

Она увидит своего поэта…

...Несется поезд вскачь.

Судьба — что детский мяч.

Она ворует чьи-то кошельки.

Она теперь одна,

И не ее вина,

Что увезли его на Соловки.

Несется поезд вскачь, За ним несется плач,

Беззвучный плач похож на черный дым.

Безумной жизни новь,

А у нее — любовь,

И ей его не заменить другим.

Несется поезд вскачь,

А ты глаза не прячь,

А на перроне — мусор и плевки,

Подрежь лопатничек,

Наденешь ватничек —

И улетишь к нему, на Соловки.

Несется поезд вскачь,

А в нем сидит палач,

А рядом с ним сидит палач другой.

…А за окошком тьма,

Она сведет с ума

Того, кто не в ладу с самим собой…

Она — в ладу с собою и судьбой,

Ее никто остановить не сможет.

И даже тот невыигранный бой

Любых побед ей кажется дороже.

Горька свобода, осторожен ум.

Но без свободы человек — обмылок…

Побег сорвался. На Секирке кум

Заряд свинца всадил ему в затылок.

Над Секиркой над горой птицы быстрые,

Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,

Цвета моря облака, цвета неба ли?

Ах, воздушная река, были-небыли...

За несостоявшийся побег Александра Ярославского расстреляли. Когда ей, содержавшейся в штрафном изоляторе, начальник лагеря Дмитрий Успенский сообщил, что лично расстрелял ее мужа, она, не сдержавшись, бросилась на палача с камнем в руках. За эту попытку, которая была квалифицирована судом как террористический акт, ее тоже приговорили к расстрелу.

ПРОЩАЛЬНЫЙ РОМАНС

И звучит приговор — точка. «Высшая мера».

Замолкают Секирка и штрафная тюрьма.

И уже не раздвинется занавес серый,

На актеров и зрителей опускается тьма.

И лицо — не лицо, полинявшая маска,

Скоро ночи последней наплывет забытьё.

Гаснут звуки, вот-вот — и наступит развязка.

Воспаленные губы не остудит питьё.

И останется лишь пустота небосвода,

Лишь поблекшие тени невозвратной поры

Да подарок ее — двести метров свободы:

От штрафного барака — до Секирной горы.

А багровая мгла — это лопнула вена.

За спиной конвоиры, вошедшие в раж…

…Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж...

Дмитрий Успенский, лично расстрелявший Александра Ярославцева и Евгению Маркон, прожил долгую жизнь. Он умер в 1989 году. Последние десятилетия жил в центре Москвы. Вряд ли москвичи, встречавшие частенько улыбчивого старичка в черном костюме с шестью рядами орденских ленточек на пиджаке и с неизменной бутылкой кефира в авоське, могли подумать, что навстречу им идет самый страшный палач соловецкого лагеря по прозвищу Соловецкий Наполеон.

ДОРОГИ СУДЬБЫ

КАПИТАН ИСПАНСКОГО ФЛОТА

Рабби Эзра де Кордоверо

(Это имя давно забыто)

Шел на площадь во славу веры

В размалеванном санбенито.

А дорога вела от порта —

Каравеллы да кабаки.

И вослед поминали черта,

Суеверные моряки.

Он чуть слышно звенел цепями,

О пощаде просить не смея.

А потом поглотило пламя

Обреченного иудея.

И, не выдержав отчего-то,

Тихо молвил: «Шма Исраэль…»

Капитан испанского флота

Дон Яаков де Куриэль.

Он рожден был в еврейском доме,

Окрещен был еще мальчишкой.

Ничего он не помнил, кроме

Странных слов — да и это слишком.

Ни злодея, ни супостата

В осужденном он не признал.

Он увидел в несчастном брата

И прощальный привет послал.

Что за игры — паук и муха?!

Благородство — и без награды?!

И молитва достигла слуха

Инквизитора Торквемады.

И опять палачу работа:

Шел, с усмешкою на устах,

Капитан испанского флота

В санбенито и кандалах.

Рев раздался, подобный грому,

Грохот, будто на поле бранном:

Моряки, накачавшись рому,

За своим пришли капитаном.

Разбежались монахи, хору

Спеть «Те Деум» не стало сил:

Разношерстную эту свору,

Видно, дьявол с цепи спустил!

Нет отчаяннее ватаги!

Не страшились свинцовой вьюги,

И, кастильские сбросив флаги,

Добрались они до Тортуги.

Он с молитвой смешал проклятья,

Под картечи шальную трель.

Месть раскрыла тебе объятья,

Дон Яаков де Куриэль!..

«У меня на Эспаньоле побывал Яков Куриэль — ты его знаешь как Яго де Сантахеля. Он прибыл на андалузской