Эмиль Верхарн: Стихотворения, Зори. Морис Метерлинк: Пьесы - Морис Метерлинк Страница 41

Он повстречался с шумною кермессой.

Кружились буйно пары на свободе,

Гудели скрипки под листвы навесом,

Плясали старики по прежней моде

Или курили с наслажденьем

Из трубок, чистых, словно воскресенье.

Когда глазел он на веселый пляс,

Один сказал ему: «Сядь с нами!

Ты, друг, христианин. Пей пиво! Мы ведь сами

К мадонне Монтегю{16} ходили — и не раз».

И странник в добрый час

Всю кружку выпил, удержав дыханье,

И дальше поплелся, шатаясь, по поляне.

А вечер пепел свой уж сеял над страною.

Вдали вставал собор с высокою иглою —

То было Монтегю в тени

Под звездным куполом. Огни

То там, то тут светились по жилищам.

И пилигрим прошел кладбищем,

А чтобы шаткий шаг прохожих не смутил,

Скользнув в часовню, дверь он притворил.

Перед мадонной, в кружево одетой,

С глазами восковыми, — без конца

Висели ракушки, пластинки и сердца —

Дар исцеленных, амулеты.

Она ему внимает благосклонно.

«О добрая мадонна!

Быть может, и нетверд мой шаг,

И вижу смутно я сквозь мрак,

Как лик твой блещет красотою,

Но мне ль сравниться мудростью с тобою?

Ты свой святой не покидаешь дом,

А я вот выпил — каюсь в том.

Но мой хозяин так горюет:

Сын умирает у него,

Он кровью кашляет, не ест он ничего

И терпит лихорадку злую.

Вот видишь ли, мы у его постели

В молитвах многие уж провели недели.

За эти месяцы он на глазах иссох.

Как спички — руки. Да, совсем он плох.

Когда он молится, то всех берет нас жалость.

А чуть забылся сном,

Нам кажется он мертвецом

В той комнате, куда недавно рожь ссыпалась.

От матери ему

Арпанов{17} пятьдесят досталось бы надела.

Отец его как старый дуб замшелый…

Внемли, владычица, моленью моему!

Я правду говорю. Спаси нас в скорби тяжкой!

Сама пощупай — сохранил

Я, хоть и брел сюда почти лишенный сил,

Свинец в моих сабо, репейник под рубашкой».

Когда же вышел пилигрим,

То повстречался с ним

Привратник, что пришел закрыть в часовне двери.

Луна взошла. Голубоватый вереск

Простерся бледной пеленою,

Куда лишь взор хватал, под полною луною.

Обратным он пошел путем

Домой к себе, дорог не выбирая.

Был слышен Angelus[2]. Равнины ширь немая

Ловила мерный звон в спокойствии ночном.

И хмель прошел. Хотя был слышен гам,

Вой скрипки, песен рев по ближним городкам

И топот ног в сабо под деревом густым, —

Он шел и был глухим

К призывам празднества, летящим издалека.

В царапинах, в крови, не слыша рук и ног,

Во рву на листьях он прилег

Соснуть хоть малость. Одиноко

Поля вкушали мирный сон.

Заря уже зажглась, когда увидел он

Ту ферму, где его больной ждал в нетерпенье.

Старик, пасущий около селенья

Трех индюков и четырех овец,

Воскликнул: «Он здоров! Свершилось наконец!

Святая дева тронулась мольбою».

А мельник помахал рукою

В знак дружбы из чердачного окна.

Сбежались люди. Площадь вся полна.

По улице, где кумушки болтали,

Паломника сопровождали

Мальчишки шумною гурьбой.

Его увидя, зарыдал больной.

Паломник молвил: «Сделал все, что надо.

И коль мадонна вам не бросит взгляда,

То тут причина в ком-нибудь из вас!»

Несут ему и мяса и колбас,

В большую кружку до краев льют пиво.

А он: «Я угощался там на диво.

Я пил, но из сабо не вынимал свинца,

Чертополох донес я до конца.

Не беспокойтесь же! Держу я крепко слово.

Удача мне во всем. Могу спасти любого

И даже в Рим пойду, чтоб были вы здоровы!»

Смех загремел кругом.

Больной поправился. И ожил дом.

Был праздник, воскресенье.

Паломник вытряхнул колючие растенья,

Служанка унесла их. А старик

Десятка два денье{18} ему отсыпал вмиг.

Статуэтка

Перевод Вс. Рождественского

Слывя средь кегель самой редкой,

Завидной целью игроков,

В наряде радужных цветов

Она была старинной статуэткой

Времен богов.

Никто не знал — Венерой иль Дианой

Она возникла в древности туманной,

В какой пещере или храме

Была она добыта моряками

И как, все повидавшая на свете,

Во Фландрию дошла через столетья.

Один из прихожан рассказывал: «Бывало,

При прежнем-то кюре у нас

Она часовню нашу украшала,

Была одета в бархат и атлас,

Как дева пресвятая,

И мать моя, мольбы ей воссылая,

Жгла свечи перед ней не раз».

Другой клялся, что статуэтку эту

Его отец у маршала достал.

Она давно уж странствует по свету,

И к нам был путь ее немал

Из Рима иль Испании далекой…

Ее в те годы каждый видеть мог

На перекрестке четырех дорог

В пустых полях, под липой одинокой.

И доброю она была и чтимой,

В окрестных деревнях любимой.

Больным умела помогать

Ее святая благодать.

Нуждались все в ее чудесном даре,

Расслабленным она давала исцеленье,

И если б не викарий,

Который на язычество гоненье

Вел все упорней год от года,

Свет имени святого б не исчез —

Ведь с ним немало связано чудес

В истории прихода!

И в реку брошена была она

Глухою полночью на вечное забвенье.

Но, поднимая встречное теченье,

Ее к плотине вынесла волна,

И там она у берега