Эмиль Верхарн: Стихотворения, Зори. Морис Метерлинк: Пьесы - Морис Метерлинк Страница 17

То правят поезда по рельсам бег железный, —

И холм глотает их зияньем пустоты,

Чтоб изрыгнуть их там, под сводами вокзалов, —

То поезда гремят, несутся поезда.

Шерсть, масло, нефть, смола, обломки минералов!

Вот пальм распиленных тяжелая гряда,

Вот связки шкур сухих с их мертвыми когтями,

Вот зубы буйволов и антилоп рога,

И аллигаторы, покрытые щитками.

О, слава царственных пустынь! Рука врага

В продажу кучами ее несет кичливо:

Надменных кондоров и тигров золотых,

Медведей бронзовых и львов с тяжелой гривой —

Сахара и Клондайк внимали реву их.

Цари полдневных стран, владыки древней силы!

Увы! Теперь для вас граниты мостовой,

И дроги гулкие, и погреба-могилы,

Тюки и ящики, и мрак вечеровой —

Туманы Севера, где умирают светы,

Где разлагается светил кровавых рой.

Вот Лондон бешеный, в пивной туман одетый,

Где бродит золотых и черных грез настой,

Рождающий тоску и гнет кошмаров рдяных;

Вот старый Лондон, вот его река шумит,

Как вечный сон во сне; вот высится в туманах

Строй верфей и контор и в темноту бежит,

В глубь улиц спутанных, как в лабиринт кротовий;

И в небе цинковом иглится полоса

Крыш, башен, куполов — сквозь дымы цвета крови —

Смятеньем сумрака и камня — в небеса.

Наживы пламенность и кошелька экстазы!

О, руки, к золоту летящие с мольбой,

О, души, чахлые от золотой заразы, —

А там шагов, шагов бесчисленных прибой

О скалы золота, — в величии мечтаний

Над общим пламенем и напряженьем сил.

Крик, шепот, стон тоски, уходит день в тумане,

Ночь движется — вновь крик, смятение и пыл,

Остервенелый труд, безумные сраженья,

Гусиных перьев скрип во глубине контор,

Где газа пленного трепещут отраженья,

Борьба вчерашняя и завтрашний напор, —

Банк движется на банк, и злато губит злато…

Да, уничтожиться в кипении борьбы,

В прах истереться в ней! Вот дроги и лопата,

Чтоб золото вспахать, и черные гробы

Для пахарей стоят. О дух мой исступленный,

Безумный и больной, с бичами бурь в борьбе!

О дух чудовищный, заблудший, оскверненный,

Умри — от черного презрения к себе!

Вот город в золоте пылающих алхимий!

Ты в тигелях его расплавься, точно воск,

Противоречьями себя язви глухими,

Чтоб молнии впились в твой обнаженный мозг!

Мертвец

Перевод Г. Шенгели

В одеждах цветом точно яд и гной

Влачится мертвый разум мой

По Темзе.

Чугунные мосты, где мчатся поезда,

Бросая в небо гул упорный,

И неподвижные суда

Его покрыли тенью черной.

И с красной башни циферблат,

Где стрелки больше не скользят,

Глаз не отводит от лица

Чудовищного мертвеца.

Он умер оттого, что слишком много знал,

Что, в исступленье, изваять мечтал

На цоколе из черного гранита

Для каждой вещи лик причины скрытой.

Он умер, тайно восприяв

Сок познавательных отрав.

Он умер, пораженный бредом,

Стремясь к величьям и победам,

Он навсегда угас в тот миг,

Когда вскипел закат кровавый

И над его главой возник

Орлом парящим призрак славы.

Не в силах более снести

Жар и тоску смятенной воли, —

Он сам себя убил в пути,

В цепях невыносимой боли.

Вдоль черных стен, где прячется завод,

Где молотов раскат железный

Крутую молнию кует,

Влачится он над похоронной бездной.

Вот молы, фабрик алтари,

И молы вновь, и фонари, —

Прядут, медлительные пряхи,

Сияний золото в тоске и страхе.

Вот камня вечная печаль,

Форты домов в уборе черном;

Закатным взглядом, скучным и покорным,

Их окна смотрят в сумрачную даль.

Вот верфи скорби на закате,

Приют разбитых кораблей,

Что чертятся скрещеньем мачт и рей

На небе пламенных распятий.

В опалах мертвых, что златит и жжет

Вулкан заката, в пурпуре и пемзе,

Умерший разум мой плывет

По Темзе.

Плывет на волю мглы, в закат,

В тенях багряных и в туманах,

Туда, где плещет крыльями набат

В гранит и мрамор башен рдяных, —

И город жизни тает позади

С неутоленной жаждою в груди.

Покорный неизвестной силе,

Влачится труп уснуть в вечеровой могиле,

Плывет туда, где волн огромных рев,

Где бездна беспредельная зияет

И без возврата поглощает

Всех мертвецов.

У дороги

{7}

Часы

Перевод В. Брюсова

Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные бродят, —

Стук костыля, деревянной ноги.

Это по лестнице времени всходят и сходят

Часы, это их шаги!

Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров

Цифр под стеклом утомительный ряд.

О, луны угрюмых, пустых коридоров:

Часы и их взгляд!

Деревянный киоск роковых откровений,

Взвизги напилка, и стук молотков,

И младенческий лепет мгновений, —

Часы и их зов!

Гроба, что повешены всюду на стены,

Склепы цепей и скелетов стальных,

Где кости стучат, возвещая нам числа и смены…

Часы и весь ужас их!

Часы!

Неутомимы, бессонны,

Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,

Вы скользите шагами больничных сиделок.

Напрасно вас молит мой голос смущенный.

Вы сдавили мой страх

Циркулем ваших безжалостных стрелок.

Декабрь

Перевод Ф. Мендельсона

Под бледным небом по полям туман ползет,

Земля от холода вся в трещинах глубоких,

На рыжих склонах инея налет,

И над безмолвием трещат, кричат сороки.

Как стая