Книга 1. «Мы наш, мы новый мир построим…», 1917–1938 - Андрей Константинович Сорокин Страница 90

ВКП(б). Ко всем рабочим и крестьянам», в котором был сформулирован призыв быть готовым отразить империалистическую агрессию. В Варшаве 7 июня 1927 г. белоэмигрант Борис Коверда убил советского посла в Польше П.Л. Войкова. В этом убийстве Сталин усмотрит руку Англии, желающей спровоцировать конфликт СССР с Польшей. В шифротелеграмме Молотову от 8 июня 1927 г. Сталин предложит свой анализ ситуации: «Получил [известие] об убийстве Войкова монархистом. Чувствуется рука Англии. Хотят спровоцировать конфликт с Польшей. Хотят повторить Сараево… От нас требуется максимум осмотрительности». Из практических мер он сосредоточился на внутренней политике: «Надо дать ОГПУ директиву о повальных обысках и арестах монархистов и всякого рода белогвардейцев по всему СССР с целью их полной ликвидации всеми мерами», он распорядился объявить заложниками «всех видных монархистов, сидящих у нас в тюрьме или концлагере», рекомендовал «теперь же расстрелять пять или десять монархистов». Он подчеркнет, что убийство Войкова «дает основание для полного разгрома монархических и белогвардейских ячеек во всех частях СССР всеми революционными мерами. Этого требует от нас задача укрепления своего собственного тыла» [782].

В июне 1927 г. будут расстреляны 20 заложников из числа бывших дворян. Этот эпизод придал огласке сам Сталин. На объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в августе 1927 г. он завершит его описание в следующих выражениях: ««Так их, мерзавцев!» — вот каким возгласом встретили расстрел 20-ти «светлейших» рабочие кварталы»[783]. Таким образом, уже во второй половине 1920-х гг. задача укрепления тыла через подавление нелояльных советской власти «элементов» была поставлена Сталиным в повестку дня. Но если тогда речь шла «о всякого рода белогвардейцах», то спустя менее десяти лет задача обеспечения лояльности Сталиным станет пониматься значительно более широко — под подозрение попадут не только граждане, нелояльные по отношению к советской власти, но и просоветски настроенные, однако заподозренные в нелояльности к созданному Сталиным политическому режиму и к нему лично.

С целью решения задачи укрепления собственного тыла летом 1927 г. будут проведены первые массовые операции против интеллигенции и крестьянства, прежде всего в зерновых районах[784]. Ощущение враждебности социальной среды, в которой разворачивалось «социалистическое строительство», подогревалось множеством «враждебных» проявлений. Так, в середине 1920-х гг. увеличивается количество покушений на жизнь так называемых рабочих и сельских корреспондентов (рабселькоров), в задачу которых входило написание статей, заметок в различные советские периодические издания на злободневные темы. Ни ВМН в виде расстрела, ни показательные процессы не смогли остановить всплеск насилия по отношению к рабселькорам. В связи с этим ЦК принял специальное решение об отмене показательных процессов об убийствах рабкоров и селькоров[785].

Задача консолидации будет осмыслена Сталиным в том числе и как необходимость окончательного отстранения «левых» оппозиционеров не просто от рычагов управления, но и лишения их неформальных возможностей влияния. Традиционно в историографии многими принято считать, что Сталин сознательно манипулировал общественным сознанием, используя угрозу войны, нагнетая атмосферу «осажденной крепости», что позволяло консолидировать вокруг себя элиты и общество в целом и одерживать таким образом победы над реальной оппозицией или развязывать репрессии в отношении предполагаемых нелояльных партийных, советских и военных деятелей. Однако такого рода кампании не являлись простой манипуляцией массовым сознанием. Большевистское руководство, включая Сталина, отчетливо осознавало себя находящимся во враждебном окружении и внутри страны, и особенно на международной арене. Вопрос о том, насколько каждая новая военная тревога была обоснованной, является в этом контексте вторичным.

В связи с этим следует напомнить, что Конституция СССР 1924 г. содержит прямую констатацию враждебного окружения, которое сделало необходимым создание единого фронта советских республик в форме их союза. Сомневаться в правомерности тезиса о враждебном характере капиталистического окружения СССР вряд ли возможно и по существу. Ведь большевики никогда не скрывали своего курса на свержение старого мирового порядка. В 1923 г. в момент ожидания большевиками революции в Германии Сталин утверждал: «Если мы хотим действительно помочь немцам, а мы этого хотим… нужно нам готовиться к войне, серьезно и всесторонне…»[786] В 1925 г. на одном из партийных форумов он заявил публично: «…страна пролетарской диктатуры… может и должна… построить социализм, организовать у себя социалистическое хозяйство и поставить вооруженную силу для того, чтобы пойти на помощь пролетариям окружающих стран в их борьбе за свержение капитала» [787].

В своем докладе на январском 1925 г. пленуме ЦК Сталин подчеркнет: «Вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах как вопрос животрепещущий… если война начнется, то нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить»[788].

Готовность в определенных условиях атаковать мировой капитализм, однако, не означала для Сталина отказа от идеи строительства социализма в СССР. И если в мае 1925 г. Сталин считал возможным говорить о «временной стабилизации капитализма и стабилизации советского строя», достижении «временного равновесия между этими двумя стабилизациями»[789], то в 1927 г. ситуация изменилась.

3 декабря 1927 г., выступая на утреннем заседании XV съезда ВКП(б) с политическим отчетом ЦК, Сталин будет говорить уже о «разваливающейся стабилизации» капитализма, из которой «вырастает самый глубокий и самый острый кризис мирового капитализма», «вырастает новый революционный подъем», «вырастает неизбежность новых империалистических войн». Скажет Сталин и об интервенционистских тенденциях «части капиталистического мира во главе с Англией» и неизбежности новой империалистической войны, «все равно — разгорится ли она между отдельными империалистическими коалициями или против СССР»[790]. Он подчеркнет «постепенную фашизацию политики буржуазных государств», скажет о существовании в Италии и Польше фашистских правительств. Рухнувшие надежды капиталистов «на приручение СССР» стали причиной «усиления интервенционистских тенденций в лагере империалистов, политики изоляции СССР, политики окружения СССР, политики подготовки условий войны с СССР». «Угроза войны (в отношении СССР) есть один из основных фактов нынешнего положения», — резюмирует Сталин[791]. Но, кроме этого, в том же докладе он заявит и о «допущении сосуществования двух противоположных систем» как основы отношений с капиталистическими странами[792].

Угроза войны, как ее воспринимало большевистское руководство, сыграет немаловажную роль в принятии Сталиным и сформировавшимся вокруг него большинством ЦК ВКП(б) радикальных вариантов индустриализации и решения затруднений на хлебозаготовительном фронте[793]. Как вполне справедливо отмечается в одной из современных работ, для советского руководства не было ничего более естественного, чем верить в угрозу войны. Идеологическая враждебность европейских стран была очевидной. По логике большевиков, враждебный идеологический дискурс и политический курс означали враждебные действия, толковавшиеся как подготовка к войне[794].

При этом «политика мира и сохранение