Бремя власти II - Иван Ладыгин Страница 32

Ее пальцы слегка сжали мои. Без нежности. Скорее… как проверка на прочность. Ее улыбка не дрогнула, но в синих озерах глаз мелькнула злобная искорка.

— Вы слишком щедры на комплименты, Николай! — ее голос зазвучал, как перезвон серебряных колокольчиков, мелодично и бездушно. — Это всего лишь… предвкушение чудесного вечера. Искусство, музыка… высшее общество. — Она бросила быстрый, почти незаметный взгляд на свою мать, стоящую чуть поодаль. — И конечно, возможность провести время с вами. Это придает всему особый… блеск.

Ее пальцы снова сжали мои, но в этот раз чуть сильнее. Я кивнул Регентше, сделал ей парочку дежурных комплиментов и заместо лакея открыл парадную дверь, демонстрируя перед дамами свою уязвимость. Мы вышли во двор. Там нас уже ждал транспорт.

Императорский паромобиль был не столько транспортным средством, сколько бронированной гостиной на колесах. Мягчайшая кожа кресел цвета сливок, полированное красное дерево панелей, мерцающие хрустальные флакончики с духами в бархатных нишах — все кричало о роскоши, призванной отвлечь от того, что за бронированными стеклами мелькал настоящий, грязный Петербург. Я сел с краю и оказался втиснут в угол роскошного дивана, рядом с Анной. Ее платье шелестело звездами при малейшем движении, а холодок от ее кожи ощущался даже через рукав моего фрака. Напротив, в глубоких креслах, восседали Ольга Павловна и Рыльский. Капитан выглядел так, будто сидел не на мягкой коже, а на раскаленных углях.

Машина тронулась с места с едва слышным, глубоким урчанием своего парового сердца. За окном поплыли огни ночного города, искаженные каплями начинающегося дождя. Нас сопровождала мрачная кавалькада: несколько паромобилей охраны с тревожными синими мигалками. Цирковая процессия, чтоб ее… А я был главным клоуном в самой дорогой клетке.

— Надеюсь, постановка вас впечатлит, Николай — начала Ольга Павловна, ее голос был гладким, как полированный агат. Пальцы с длинными, острыми ногтями перебирали нитки жемчужного ожерелья. — Труппа молодая, но режиссер-постановщик… человек с амбициями. Говорят, он ввел несколько смелых трактовок. Особенно в сцене гибели главного героя. — Ее синие глаза, холодные и оценивающие, скользнули по мне. Взгляд гребанного бухгалтера, проверяющего счета!

Я тут же проявил маску восторженного простака, широко улыбнувшись. — О, матушка, я просто уверен! — воскликнул я с чуть наигранным энтузиазмом. — Особенно если там будут красивые певицы! Анна, вы ведь не будете ревновать? — я игриво подмигнул девушке.

Анна повернулась ко мне, ее лицо озарилось ослепительной, словно сошедшей с рекламного плаката, улыбкой. Она положила руку мне на рукав — это было легкое, но ощутимое прикосновение. — Ни капли, мой дорогой Николай! — ее серебряный голосок зазвенел искренним, как казалось, весельем. — Пусть весь мир видит, какой у меня избранник — настоящий ценитель прекрасного! Я лишь буду гордиться вами. — Ее глаза сияли любовью и доверием, но где-то в самой глубине, за этим искусным блеском, я уловил холодную сталь и едва заметную тень напряжения. Она играла безупречно. Ее пальцы слегка сжали ткань моего рукава. Отнюдь не ласково. Скорее, как скрытое предупреждение или напоминание о кольце на ее пальце.

— Искусство требует жертв, Николай, даже в восприятии, — сухо парировала Ольга, ее взгляд скользнул по руке дочери на моем рукаве. — Главное, чтобы трактовка не переходила в… вульгарность. Или, того хуже, в крамолу. — ее пальцы сжали жемчуг на ожерелье.

Рыльский сидел, как на штыках. Он старательно смотрел в окно, на мелькающие огни и мокрый асфальт, но его взгляд то и дело, словно магнит, притягивался к профилю Ольги Павловны, к ее рукам, перебирающим жемчуг. Его могучая грудь под мундиром вздымалась чуть чаще обычного. Когда машина слегка качнулась, входя в поворот, его колено случайно коснулось ноги Ольги. Рыльский вздрогнул, как от удара током, и резко отпрянул, вжимаясь в свое кресло. Его смуглое лицо залила густая краска, он сглотнул, будто в горле застрял ком.

Ольга лишь едва заметно подняла бровь, даже не взглянув на него. Ее внимание было всецело поглощено влюбленной парой.

— Анна, милая, не забудь после спектакля заглянуть к графине Воронцовой, — сказала она ровным голосом, словно ничего не произошло. — Она настаивает на твоем мнении по поводу цветов для свадебного букета. В их роду множество специалистов, но она, как главный поставщик роз и фиалок ко дворцу, сильно беспокоится. Говорит, что только твой вкус безупречен.

— Конечно, маменька! — тут же откликнулась Анна, ее улыбка не дрогнула. — Я уже предвкушаю наше маленькое цветочное совещание. — ее пальцы снова сжали мой рукав. На этот раз сильнее.

Рыльский, все еще багровый, прокашлялся.

— Ваше высочество, княгиня… — его голос звучал хрипло, он явно боролся за контроль, — стоит ли так беспокоить Анну Александровну перед свадьбой мелкими хлопотами? Может, поручить все это дело фрейлинам?

Ольга наконец повернула к нему свой ледяной взор.

— Капитан Рыльский, — произнесла она медленно, растягивая слова, — устройство императорской свадьбы — это не мелкие хлопоты! Это дело государственной важности. И вкус будущей императрицы здесь решающий. Фрейлины могут подать совет, но не более. — тон регентши был вежливым, но в нем звучало железное: «не твое дело». Она снова обратилась к Анне, полностью игнорируя капитана: — А белые лилии, которые ты присмотрела для центральной композиции в тронном зале… они все же будут?

Рыльский сжал кулаки на коленях, костяшки побелели. Он снова уставился в окно, его челюсть напряглась. Капитан был открытой книгой, каждая страница которой кричала о мучительной, запретной страсти и унизительном положении. Опасная комбинация. Я почувствовал, как Анна слегка напряглась рядом. Ее рука на моем рукаве на мгновение ослабила хватку. Воздух в роскошной капсуле стал густым и невыносимым, пронизанным невысказанными словами, скрытыми желаниями и смертельной игрой. Немая пьеса разворачивалась прямо здесь, под аккомпанемент урчания мотора и шума дождя за бронированными стеклами.

Но благо, длилось это недолго. Я достойно отыграл в этом акте свою роль и с удовольствием почувствовал, как машина затормозила. Мы вышли из салона на улицу. Какие-то гвардейцы тут же накрыли нас зонтиками. Смотрелось это комично…

Я огляделся. Мы оказались возле большого помпезного здания на его внутреннем дворике. Охрана повела нас внутрь через невзрачные двери.

Тайный ход выплюнул нас прямо в императорскую ложу. Шелк, бархат, позолота. Вид на зал казался морем дорогих туалетов и напудренных париков. Мы заняли свои места. Я — рядом с Анной. Ее рука снова