Бремя власти II - Иван Ладыгин Страница 31

казначей-вор! А что взамен? Воздух! Обещания! И ее… ее взгляды, Николай! Взгляды Ольги Павловны, которые режут по живому! Я вижу, как она смотрит на меня… С холодным расчетом, как на инструмент! А я…- он сжал кулаки, — Я не мальчик для битья! Не вечный подавальщик услуг в долг! Я не намерен вечно балансировать на лезвии ножа за ваши авантюры! Когда⁈ КОГДА я получу хоть что-то⁈ Хоть ниточку! Хоть намек!

Я медленно, как хищник, повернулся к нему всем корпусом. Встретил его пылающий взгляд своим — абсолютно спокойным, ледяным, как глубины космоса. Моя маска Николая -дурачка вмиг испарилась. Перед ним стоял Царь Соломон.

— Сегодня, Лев Павлович, — мой голос был ровным, металлическим, без повышения тона, но каждый звук падал, как камень. — Здесь и сейчас. На этом дрянном спектакле. В императорской ложе. Рядом с Анной. Она всё знает. Слышит шепотки фрейлин за чаем. Видит мать без масок вечером, когда та думает, что никто ее не видит. Я вытяну из нее эту ниточку. Вытяну крючок, за который ты сможешь зацепиться. Зацепиться за свою… возлюбленную. — Я сделал едва заметную паузу, давая словам вонзиться в его лоб. — Довольно ли тебе ЭТОГО в качестве аванса? Или ты предпочитаешь продолжать истерику здесь, в моих покоях, рискуя сорвать весь вечер?

Он замер. Казалось, он даже перестал дышать. Гнев в его глазах не погас, но смешался с чем-то другим… с жадной, почти болезненной надеждой и… страхом. Страхом поверить и снова быть обманутым. Его челюсть напряглась, он резко, почти механически кивнул.

— Довольно. Пока что. — слова вырвались хрипло. Он сделал шаг назад, к двери, его осанка потеряла часть прежней ярости, но не напряжение. — Экипаж ждет. Не заставляйте… даму ждать. — Он выдохнул, развернулся и вышел, оставив дверь приоткрытой. Запах его ярости и отчаяния еще висел в воздухе, смешиваясь с ароматом дорогого мыла и пыли на бархате. Я взял перчатки со стола и направился вслед за капитаном.

Парадный холл встретил меня ослепительным ударом по глазам. Золото лепнины, хрустальные подвески люстр. Они, размером с человеческую голову, отражали тысячи огоньков свечей. И все это кричало о богатстве, наглом и бесполезном. Воздух был густ от воска, дорогих духов… Что-то тяжелое, амбра и жасмин.

А еще была тоска… Гнетущая, как предчувствие похорон. Опера, чтоб ее… Жизнь за царя! Какая ирония. Пьеса о слепой преданности, когда каждый второй в этом проклятом дворце только и мечтает всадить нож мне в спину. Мне бы сейчас быть на Причале №7, слушать, как Орловская кроет матом нерасторопных подрядчиков, или допрашивать Песца о первых шагах легализации его криминального болота. А не готовиться слушать завывания какого-то тенора о любви к тирану.

— Культурный уровень, старик, — Николай влез в голову, его голос завенел ехидством, как вилка по хрусталю. — Неотъемлемая часть образа просвещенного монарха. Обязательная программа для высокородных ублюдков, коими мы и являемся. Император обязан мелькать в ложе, как дорогая безделушка в витрине антиквара. Расслабься, потерпи. Может, Анна сегодня в чем-нибудь… волнующем появится. Все-таки опера — повод!

— Заткнись, сопляк, — мысленно рявкнул я, отгоняя его шепот, как назойливую муху. — Начитался Маккиавелли? Теперь стал рассуждать над природой Государя? Настоящий культурный уровень — это когда твою разваленную империю не растаскивают по кускам алчные шакалы, пока ты слушаешь арии…

В этот миг я поднял взгляд, и воздух словно выбило из легких. Не то чтобы я часто терял дар речи, но…

Они спускались по главной лестнице, как по сцене. Ольга Павловна шагала первой. Несокрушимая, как айсберг, в траурном бархате чернее ночи. Ее платье не струилось… Оно властвовало, поглощая свет. Лицо ее казалось маской ледяного спокойствия. Она лишь скользнула по мне взглядом, оценивающе, как бухгалтер по сомнительному активу. Ну прямо ворона, охраняющая свое гнездо!

Но рядом с ней…

Рядом с ней спускалась Анна.

Она была… сиянием. Не просто красивой, а ЯВЛЕНИЕМ. Платье, раскрашенное глубиной ночного неба, из тяжелого, мерцающего шелка, было усыпано вышитыми серебряными звездами. Каждая служила крошечным маячком. Оно облегало ее фигуру с вызывающей, почти скульптурной точностью, подчеркивая каждый изгиб красивого женского тела. Казалось, это не ткань, а вторая кожа, отлитая из тьмы и звездной пыли.

Ее волосы, тот самый огненный водопад, были уложены в невероятно сложную конструкцию: часть локонов ниспадала на шею, остальные были собраны высоко, переплетены жемчужными нитями и шпильками с крошечными сапфирами, которые перекликались с холодной синевой ее глаз.

Лицо представлялось фарфоровым совершенством с легчайшим румянцем на скулах. А глаза… Холодные голубые озера. Да… Я почти утонул в них… Если бы сегодня в их глубине не играли искры… Не теплые, а как отточенные стальные иглы. Искусные. Опасные. Выверенные до микрона. Как и ее походка — плавная, неспешная, королевская.

И главное. На безымянном пальце ее левой руки. Сверкало мое кольцо. Лоза из темного серебра, вплетенная в золото с рубеллитами — каплями застывшей крови и солнца. Оно горело на ее бледной коже, как маяк, как печать, как немой укор или вызов. Она его надела. Сознательно. Зачем? Напоминание о Крыме? О Глебе? О том поцелуе, что обжег нас двоих? Или это был просто безупречно подобранный акцент к образу «счастливой невесты»?

— ВОТ ВИДИШЬ! — Николай в голове просто взорвался от восторга, его мысленный визг чуть не оглушил меня. — Наделa! Я же говорил! Абсолютная красавица! И кольцо… черт возьми, Соломон, оно на ней смотрится… правильно. Как часть ее души. Хоть ты и вложил в него обыкновенное мастерство, а не любовный сонет.

Она уловила мой взгляд. Уголки ее идеально накрашенных губ дрогнули, сложившись в улыбку. Ослепительную. Фальшивую до тошноты. Улыбку с обложки посредственного журнала. Мастер-класс актерского мастерства. Как она умудряется так безупречно лгать всем телом, каждой клеткой? Даже у меня так не получалось!

Я вдохнул, ощущая, как маска Николая-дурачка наползает на мое истинное лицо. Теплая, глупая улыбка растянула мои губы, глаза округлились в наигранном восхищении. Я шагнул к подножию лестницы, галантно, с чуть преувеличенным изяществом, склонился в поклоне. Моя рука нашла ее протянутую руку, холодную, гладкую, как мрамор. Губы коснулись кожи чуть выше пылающего рубеллитами кольца. Запах ее духов ударил в нос — горьковатый ирис и холодный альпийский цветок. Дорого. Сложно. Умопомрачительно.

— Вы… вы ослепительны, Анна Александровна, — прошептал я с придыханием, поднимая глаза и удерживая ее руку в своей, изображая легкий трепет. — Сияние настоящих звезд меркнет перед