Книга 1. «Мы наш, мы новый мир построим…», 1917–1938 - Андрей Константинович Сорокин Страница 177

пойти на большее. Нам нужно организовать две двухполковые бригады главным образом из китайцев, снабдить их всем необходимым (артиллерия, пулеметы и т. п.), поставить во главе бригад китайцев и пустить их в Маньчжурию, дав им задание: поднять восстание в маньчжурских войсках, присоединить к себе надежных солдат… развернуться в дивизии, занять Харбин и, набравшись сил… установить революционную власть (погромить помещиков, привлечь крестьян, создать советы в городах и деревнях и т. п.). Это необходимо» [1672].

В это время Сталин занял ключевое место в определении курса развития советско-китайских отношений и советской политики на этом направлении вообще. Из руководства ИККИ были вытеснены Н.И. Бухарин, «правые» и «примиренцы к ним». После марта 1928 г. прекратила работу Китайская комиссия Политбюро, последовательно сокращалось количество его заседаний, на которых рассматривались китайские вопросы. Регулярные обсуждения второй половины 1920-х гг. ушли в прошлое. В 1930 г. такой вопрос был заслушан единожды, в 1931 г. — ни разу. В исторической литературе высказано мнение, что такое «самоотстранение» Политбюро от принятия протоколировавшихся постановлений отразило в том числе стремление советского руководства не оставлять документальных свидетельств своих действий после серии провалов политики в Китае в 1927 г.[1673] Не только Политбюро, но и Исполком Коминтерна, начиная с сентября 1931 г. и вплоть до VII конгресса Коминтерна (июль — август 1935 г.) не принял ни одной развернутой резолюции о задачах КПК[1674]. Сталин сосредоточил в своих руках всю работу на китайском направлении.

Едва ли не в последний раз к коллективному формату обсуждения Сталин вернулся в момент обострения советско-китайских отношений. «Разрешение всех вопросов, касающихся советско-китайского конфликта» было поручено в начале декабря 1929 г. комиссии Политбюро в составе трех его членов — Сталина, Рыкова, Ворошилова и двух руководителей наркоминдела — Литвинова и Карахана[1675]. Кризис, который предстояло разрешить комиссии, разразился летом 1929 г. Одним из узлов нарастания напряженности советско-китайских отношений стала КВЖД. Находившаяся в собственности СССР, она была объектом притязаний со стороны китайского правительства. В июле 1929 г. Китай предпринял попытку аннексировать КВЖД. Сталин пересмотрел свои подходы предшествующего времени, решив отстаивать интересы СССР вооруженным путем. В октябре состоялся довольно масштабный военный конфликт, в ходе которого части Красной армии нанесли поражение китайским войскам на территории Маньчжурии[1676]. Таким образом, первое в межвоенный период крупное военное столкновение с враждебным Союзу ССР капиталистическим миром произошло не на Западе, а на Востоке. Попытку вмешательства Запада в советско-китайские дела советские руководители, как сообщил Сталин Молотову в письме от 5 декабря 1929 г., «довольно грубо отбрили …Пусть знают большевиков!»[1677] За два дня до этого Совнаркому СССР были вручены заявления правительств США, Франции и Великобритании, в которых выражалась надежда на то, что «Китай и Россия воздержатся или откажутся от враждебных мер и сочтут возможным прийти между собой в ближайшее время к соглашению о разрешении мирными средствами всех вопросов», являющихся предметом конфликта. В тот же день Политбюро рассмотрело ответ, который включит в себя, в частности, такой пассаж: «Советское правительство не может не выразить своего изумления, что Правительство Соединенных Штатов Америки, которое по собственному желанию не находится ни в каких официальных отношениях с Правительством Советского Союза, находит возможным обращаться к нему с советами и указаниями» [1678].

Еще в рамках санкционированного им «советского движения» в Китае, с переменным успехом развивавшегося до конца 1931 г., Сталин начал пересматривать свои подходы к перспективам «советизации» Китая. В немалой степени этому поспособствовал ультралевый курс, который в это время проводило Политбюро КПК. Он заключался в повсеместном проведении стачек, организации восстаний, штурма крупных городов силами китайской Красной армии с тем, чтобы вызвать «взрыв» мировой войны, а вслед за тем и мировой революции, которая и должна была обеспечить победу революции в Китае[1679]. Это покажется Сталину чрезмерным. В письме к Молотову 13 августа 1930 г. Сталин сообщал: «Крен китайцев фантастичен и опасен. Всеобщее восстание в Китае в данной обстановке — чепуха. Организация совправительства есть курс на восстание, но не во всем Китае, а там, где есть шансы на успех. Китайцы уже наглупили, поторопившись с захватом Чанша. Теперь они хотят наглупить во всем Китае. Этого нельзя допустить»[1680].

В июле 1930 г., руководствуясь решением бюро делегации ВКП(б) в ИККИ, согласованным со Сталиным, Исполком Коминтерна принял резолюцию «по китайскому вопросу» и направил в ЦК КПК телеграмму, текст которой был утвержден на заседании Политбюро 25 августа 1930 г. В ней китайским товарищам рекомендовалось «решительно отвергнуть» планы организации вооруженных восстаний в крупнейших городах, а призывы рабочих к вооруженным восстаниям будут названы «вреднейшим авантюризмом». Советские руководители призвали Политбюро КПК «решительно отвергнуть такие планы». Вместо «авантюристических путчей» предлагалась «немедленная мобилизация всей партии, всех революционных рабочих на самую энергичную, кропотливую работу… по разложению милитаристических армий… по организации экономических и политических массовых боев пролетариата — забастовок, демонстраций и проч.», при этом требовалось популяризировать Советское правительство[1681].

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об утверждении проекта ответа на обращение Америки, Англии и Франции к СССР и Китаю

3 декабря 1929

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 813. Л. 116, 117–119]

Поражение «советского движения» в 1932–1935 гг., выразившееся в утрате основных советских баз в Центральном и Южном Китае, в конечном итоге привело к изменению политики Москвы на китайском направлении. Сталин поддержал смену курса по китайскому вопросу в направлении формирования политики «единого антиимпериалистического фронта». Ознакомившись с пространным проектом директивы ИККИ секретариату китайской компартии, направленным ему Димитровым в июле 1936 г., Сталин наложил короткую резолюцию: «За»[1682].

Георгий Михайлович Димитров

1935

[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 272]

В значительной степени смену политических установок простимулировало японское вторжение в Китай, последовавшее в 1937 г. вслед за установлением в 1931 г. марионеточного режима в Маньчжурии. 19 января 1937 г. Сталин принял генерального секретаря Исполкома Коминтерна Димитрова в Кремле в присутствии Молотова и секретарей ЦК и во время этой встречи подтвердил «курс на поддержку всех мероприятий Гоминьдана и нанк[инского] правит[ельства], направленных на прекращение гражд[анской] войны и объединение всех сил кит[айского] народа в борьбе против японской агрессии».

В целях достижения этого «объединения» Сталин отказался от идеи «советизации» и рекомендовал запросить китайский ЦК, «не находит ли [он] уже своевременным перейти от советской системы к системе народно-революционного управления со всеми вытекающими из этого выводами»[1683]. 21 августа 1937 г. СССР и Китай подписали пакт о ненападении. Это случилось через полтора месяца