Книга 1. «Мы наш, мы новый мир построим…», 1917–1938 - Андрей Константинович Сорокин Страница 126

Ленин Горькому в письме от 15 сентября 1919 г.[1182] Вероятно, Сталин думал или так же, или близко к тому, но его практическая политика свидетельствовала о некоторой трансформации этого подхода. Сталин, конечно, масштабирует заявленные Лениным рамки наказаний и поощрений. Но, кроме того, творческая интеллигенция в его понимании, в том числе и «буржуазная», при правильном использовании становится одним из важных приводных ремней от правящей верхушки к обществу, одним из важных инструментов социальной мобилизации и переустройства общества.

Советское руководство начало внедрять принцип партийности, принуждать тем или иным способом — «кнутом и пряником» — творческую интеллигенцию принимать партийные установки и руководствоваться ими в своем творчестве, которое было призвано художественными средствами легитимизировать существующий политический режим и его идеологические установки, способствовать укоренению его в массовом сознании как наиболее справедливого, отвечающего запросам населения Советского Союза. Не забудем и о том, что пафос строительства нового справедливого общества сам по себе заключал в себе огромную притягательную силу для одних участников творческих процессов в стране, а для других таким магнитом являлось осознание тектонических масштабов тех процессов, свидетелями и участниками которых они стали. Сталин для многих стал персонификацией исторического слома, объектом восхищения, а в некоторых случаях и обожания. «Горячо Вас любящий и преданный Вам», — так 5 декабря 1935 г. подписал свое письмо, адресованное Сталину, Борис Пастернак[1183]. Михаил Булгаков, заканчивая свое письмо к Сталину от 30 мая 1931 г., написал: «Хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам»[1184].

Говоря о содержания культурной и образовательной политики, нельзя не отметить того очевидного факта, что Сталин был прямо и непосредственно лично погружен в обсуждение и решение всех сколько-нибудь значимых вопросов в этой сфере. Придавая огромное значение социально-культурной трансформации советского социума и запустив этот процесс, он считал необходимым знакомиться с творчеством крупнейших деятелей всех «отраслей» советского искусства, с очень многими из них состоял в переписке, проводил коллективные и индивидуальные встречи и беседы с деятелями культуры, посещал театральные представления. Он анализирует эти произведения, делает выводы, на основе которых стремится оказать влияние на авторов в нужном направлении. Избегая высказываться по вопросам «технологии» искусства, он считал своей обязанностью прямо говорить о социальном значении тех или иных произведений искусства. Художественность того или иного произведения для него оказывалась часто выше примитивно понятого принципа партийности. Даже признав творчество того или иного деятеля искусства «явлением антисоветского порядка», Сталин заявлял, что «из этого, конечно, не следует, что сам [NN] не может исправиться, что он не может освободиться от своих ошибок, что его нужно преследовать и травить даже тогда, когда он готов распроститься со своими ошибками, что его надо заставить таким образом уйти за границу»[1185]. Использовать в своих интересах антисоветски настроенного деятеля культуры или так называемого попутчика было, по мнению Сталина, вполне целесообразно. В июне 1934 г. Е.И. Замятин, известный своими антисоветскими по существу произведениями, пришлет из Парижа заявление с просьбой принять его в члены Союза советских писателей. «Заявление Замятина, — как сообщит Сталину секретарь оргкомитета Союза П.Ф. Юдин, — вызвало сильную поддержку и удовлетворенность этим поступком у беспартийных писателей». Юдин запросит указаний Сталина, «поскольку прием Замятина в члены Союза связан с вопросами, выходящими за пределы Союза писателей». Сталин наложит резолюцию: «Предлагаю удовлетворить просьбу Замятина»[1186]. В декабре 1935 г. он напишет письмо секретарю Союза советских писателей В.П. Ставскому, в котором порекомендует обратить внимание на писателя Л.Н. Соболева: «Он, бесспорно, крупный талант (судя по его книге «Капитальный ремонт»). Он, как видно из его письма, капризен и неровен (не признает «оглобли»). Но эти свойства, по-моему, присущи всем крупным литературным талантам… Не надо обязывать его написать вторую книгу «Капитального ремонта»… Не надо обязывать его написать о колхозах или Магнитогорске. Нельзя писать о таких вещах по обязанности. Пусть пишет, что хочет и когда хочет. Словом, дайте ему перебеситься… И поберегите его»[1187].

Михаил Афанасьевич Булгаков

1920-е

[Из открытых источников]

Ярким примером «работы» с попутчиками стала история жизни одного из ярчайших «советских» писателей Михаила Булгакова. Вопросы о возможности постановок его пьес «Дни Турбиных» и «Бег» не раз рассматривало Политбюро. Феномен Булгакова надолго привлечет к себе внимание Сталина, во многом благодаря которому Политбюро в сентябре 1926 г. «окончательно» разрешит постановку «Дней Турбиных» на большой сцене[1188].

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о нецелесообразности постановки пьесы М. Булгакова «Бег»

30 января 1929

Подписи — автографы М.П. Томского, В.М. Молотова, К.Е. Ворошилова, А.И. Рыкова, В.В. Куйбышева, М.И. Калинина, И.В. Сталина, Я.Э. Рудзутака, Н.И. Бухарина

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 767. Л. 32]

Разбору достоинств и недостатков его «антисоветских» пьес Сталин посвятит значительную часть цитировавшегося уже письма к В.Н. Билль-Белоцерковскому. «Почему так ставят на сцене пьесы Булгакова, — задаст вопрос Сталин. — Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» — рыба… что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, с большевиками, ничего не поделаешь». «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма»[1189]. В отношении Булгакова по сталинскому «недосмотру» «наша пресса заняла неправильную позицию, — так сигнализировал в Политбюро секретарь ЦК А.П. Смирнов в августе 1929 г. — Вместо линии на привлечение его и исправление — практиковалась только травля…»[1190] Доведенный до отчаяния, Булгаков в марте 1930 г. написал письмо-обращение «Правительству СССР». Впечатленный Сталин 18 апреля позвонил Булгакову. «Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами, — сообщил писателю главный ценитель писательских талантов в СССР и пообещал: вы будете по нему благоприятный ответ иметь…»[1191] Сталин решил поправить «булгаковедов» и сделал в апреле 1930 г. на Политбюро сообщение «О г[ражданине] Булгакове»[1192]. В результате «зеленую» улицу Булгакову не откроют, но и умереть с голоду не дадут. По предложению Сталина он подал заявление о приеме на работу во МХАТ, куда и был принят в качестве режиссера-ассистента. В 1931 г. за Булгакова начал хлопотать перед Сталиным Горький, который в письме от 12 ноября 1931 г. писал: «Булгаков мне «не брат и не сват», защищать его