Раскол - Аня Леонтьева Страница 7

- Супик, - верещит Ромка на руках Кира, и я вижу, как его губы растягиваются в улыбке, под косматой бородой.

- Андрей, покажи… Киру, где умыться, - всё также глухо говорю сыну и иду в кухню.

Мы садимся за стол, как семья, как раньше, так, как я думала уже ни разу не сядем. Все сосредоточены на еде, кроме Ромки, который пересказывает Киру все новости, о том, как мы летели на самолёте, и как ехали на поезде, и много раз на автобусе. Всё что запомнил, взахлёб. Он очень по нему соскучился, и тараторит без умолку, Киру даже спрашивать ничего не надо.

Я же ковыряюсь, ложкой в тарелке, и думаю о том, что будет теперь дальше. Следующий шаг моего мужа непредсказуем.

Что он предпримет теперь, после того как нашёл нас. И как накажет меня?

После ужина, Кир выходит покурить, а я, домыв посуду, выхожу в прихожую, чтобы развесить на веревке мокрое полотенце.

- Кир, не трогай маму, очень прошу, - это Андрей.

Они видимо стоят на крыльце, и дверь приоткрыта. Я замираю, подслушивая их разговор.

Слышно, как Кир глубоко затягивается, и выпускает дым.

- Я разберусь, Андрей, - отвечает он.

- Пообещай, что не причинишь ей вреда, - настаивает сын, - она боялась за нас с Ромкой, поэтому и сбежала.

- Боялась за вас? - с издёвкой переспрашивает Кир.

Видно, что эта тема им обдумана не раз.

- Меня? - добавляет он.

- Тебя, - отвечает Андрей, - ты снова связался с криминалом, а она не хотела такой жизни. Не для меня, не для Ромки.

Кир молчит. Тягостно и долго, и наверняка, смотрит вдаль своими ледышками, и губы его кривятся, а может наоборот складываются в линию.

- Обещаю, - наконец роняет он, - больше, никогда, не трону твою мать.

И таким холодом веет от этих слов, что сердце моё сжимается. В груди становится больно. Я отступаю назад, шаг за шагом, и растираю грудь, чтобы унять боль, но она только разливается всё больше, несётся отравой по артериям, и наступает некроз тканей.

Умираю.

От его слов, от его холода, от его ненависти.

На что я надеялась? На то, что больше никогда его не встречу, наверное.

7.

7.

Все спят. Уже давно за полночь. В единственной комнате этого дома мы расположились все. Кир на тесном раскладном кресле, то и дело тихо матерясь, когда переворачивается. Мы с детьми на диване.

Я лежу без сна, слушая ровное дыхание детей, и еле слышное Кира.

В который раз, порываюсь начать разговор, да просто сказать хоть слово, и в который раз, не решаюсь.

То, что он не спит, я знаю. Чувствую, слышу, но не могу себя заставить говорить с ним.

Объясниться, поведать о причинах, покаяться.

Не могу. Словно барьер стоит.

И продолжаю лежать в тишине.

И почему-то на ум лезет день нашей свадьбы. Вся та сказочная красота, и восторг. Много света и радости, и целая жизнь рядом с ним. Он стал для меня самым надёжным и верным. Мой прочный фундамент, на котором я строила свои мечты, и исполняла желания. Он был моей опорой. Всегда. Даже когда был груб, жёсток. Порой непримирим. Но я всегда знала, что в безопасности, под его защитой я, и мои дети. И в один день это все растаяло. Испарилось. Тогда, когда я увидела его рядом с этими людьми, и услышала их разговор, и поняла что моя стена зыбка. Она не из бетона, а из песка. Струится и стекает, и того гляди, накроет всех нас, и похоронит под собой. Я правильно сделала, что ушла, и обозначила свою позицию. Если он выбирает тот мир, то в нём не будет нас. Вот только почему так муторно и отвратно от этого решения. Почему, кажется, что я совершила ошибку. И его слова меня ранят, и пустые взгляды, вспарывают, режут, и мне хочется оправдываться, и каяться, и просить прощения. Даже сейчас, хочется прижаться к его широкой спине, уткнуться носом в лопатки, и шептать ему, как я его люблю, как скучала, что с ним хоть в огонь, хоть в воду. Но…

Но есть ещё дети. И они заслужили нормальную жизнь. И я лежу на своём месте, глотая обиду, пополам с раздражением, и смотрю как на фоне окна, там, где стоит кресло, на котором он спит, вздымается мерно его спина, с многочисленными татуировками.

Меня будет резкий звук. Я открываю глаза и пытаюсь понять, что это было. В комнате по-прежнему темно.

- Стучали в окно, - говорит Кир, и садиться.

Я поднимаюсь и озадаченно иду к окну, выглядываю. Кир вдруг резко дёргает меня за руку, и я отлетаю назад.

- Ты что? - возмущаюсь я.

- Ебанулась совсем, - шипит он, хмуриться на мои попытки выдрать руку из его пальцев. Перехватывает второй рукой за плечо, притягивая ближе, и я, перестав сопротивляться, утыкаюсь в его грудь, и вдыхаю, просто хапаю родной аромат его кожи.

Словно ток бежит по венам. Я дрожу от его близости, и тепла, и голову ведёт так, словно я в тумане. Всего мгновение прошло, а словно вечность длиться это грубое объятие.

Родной, любимый, горячий. Рядом.

Я поднимаю глаза. Чувствую, как сердце его убыстряется, как дыхание сбивается, когда я легко касаюсь его оголенного живота, и дрожь бежит по его телу…

Снова раздаётся стук в окно, и волшебство момента тает.

- Юленька, это Зинаида Ильинична, хозяйка. Открой, это срочно, - кричат за окном.

Кир разжимает пальцы, и я всё-таки выглядываю в окно. За ним и вправду в темноте улицы виднеется силуэт пожилой женщины, той, что сдала мне это домик в аренду.

- Что случилось? - спрашиваю я, недоумевая, что привело её ночью.

- Открой, - просит она, и показывает на дверь.

- Это и вправду хозяйка, - поворачиваюсь к Киру.

Он напряжённо молчит, замерев в той же позе, и я расцениваю это, как разрешение открыть дверь. Бросаю взгляд на сыновей, которых не потревожил шум, и, накинув тонкую кофту на плечи, прикрыв пижаму, иду открывать.

Но как только, я делаю последний оборот ключа в замке, дверь резко распахивается, и меня сбивают с ног. Я резко вскрикиваю от неожиданности, и тут же