Философия истории во Франции - Иван Владиленович Кузин Страница 40

Поскольку прошлое постоянно пересматривается в нашей живой памяти, то знания историков о прошлом полностью зависят от его коммеморативных останков. Только когда воспоминания увековечены в материальных формах, историки могут узнать о них. Задача историков заключается не в том, чтобы воскресить прошлое, восстановив в коллективной памяти некую идею, как полагал Фрейд. Их задача – описать образы, в которых когда-то жила коллективная память.

Хальбвакс также провел различие между памятью и историей:

1. Память утверждает сходство между прошлым и настоящим. Образы, восстанавливаемые памятью, изменчивы и неуловимы, но, воздействуя на эмоции, память передает прошлое так, словно оно опять стало живым. Образы памяти только репрезентируют прошлое, т. е. они выражают собой сегодняшнее представление о том, на что было похоже прошлое. Поэтому образы памяти всегда фрагментарны и условны, не обладают целостным или связным значением, пока мы не проецируем их в конкретные обстоятельства.

2. История, напротив, устанавливает различия между прошлым и настоящим. Она восстанавливает прошлое с критической дистанции и стремится передать его так, чтобы его связи с настоящим были лишены эмоционального участия, поэтому исторические данные представляются надежными и достоверными.

Память имеет дело с обычными событиями, которые происходят всегда. История связывает себя с исключительными событиями, которые случаются раз и навсегда. История имеет дело с прошлым, очищенным от живой памяти, с прошлым, которое может быть восстановлено по достоверным свидетельствам, но ментальность которого, т. е. субъективное состояние духа, уже воскресить нельзя.

История начинается там, где живая память заканчивается: «…История обычно начинается в тот момент, когда заканчивается традиция, когда затухает или распадается социальная память. Пока воспоминание продолжает существовать, нет необходимости фиксировать его письменно, да и вообще как-либо фиксировать. Поэтому потребность написать историю того или иного периода, общества и даже человека возникает только тогда, когда они уже ушли так далеко в прошлое, что у нас мало шансов найти вокруг себя многих свидетелей, сохраняющих о них какое-либо воспоминание»[30]. Главной целью Хальбвакса как историка было стремление показать, как ненадежна память в качестве проводника к реальностям прошлого.

Описываемые памятные места – это только воображаемые репрезентации, проецируемые на ландшафт коммеморации в рамках живой традиции, чем можно манипулировать, например, в политических интересах.

Напротив, история – это наука, документальные свидетельства которой, собранные в течение столетий, воплощают более объективный образ прошлого.

§ 2. История как архив и память как жизнь в историософии П. Нора

Метод, выдвинутый Хальбваксом, реализовал в своем проекте Пьер Нора (род. 1931). Его проект многотомной истории коллективной памяти Франции «Места памяти» (1984–1992), в котором приняли участие 45 самых известных французских историков, является самым амбициозным проектом новой истории в области политики памяти.

В этом исследовании было показано различие в подходах к истории в XIX в. и с наступлением XX в., а также было проведено разделение понятий истории и памяти.

Если XIX в. был эпохой коммеморации, когда историки пытались сохранить чувство непрерывности, близости и идентичности с прошлым, т. е. места памяти еще прочно связывали настоящее с прошлым, то в XX в. начинают понимать ограниченность представления об истории как осознанном способе сохранения мудрости прошлого, которой общество когда-то доверяло. Практики прошлых эпох теперь разбираются с бесстрастной отчужденностью, еще невозможной в XIX в.

Поэтому Нора и его коллеги стремятся исследовать те места, где когда-то размещались живые традиции. Они обращаются к «местам памяти», так как живой памяти больше нет. И их критическая позиция позволяет увидеть, что живая память обитает в гораздо большем количестве мест, чем раньше могли представить себе историки.

То же, что называют историей, является не более чем официальной памятью, которую общество предпочитает прославлять. В Новое время эта память на практике связывалась с политической историей государства, что, в частности, проявилось во времена Французской революции.

Теперь французская идентичность уже не так прочно основывается на революционной традиции, революция уже больше не воспринимается как центральное событие в формировании идентичности современной Франции, так как французы обратились к будущему. Они свободно перестраивают свою национальную идентичность таким образом, чтобы оценка их прошлого была вовлечена в другие контексты, в большей степени ориентированные на будущее. Однако потребность материализовать свою память любым возможным способом остается.

Нора и его коллеги ставят перед собой задачу представить места памяти, которые сегодня только намекают на то, чем когда-то были традиции, о которых свидетельствуют эти места. Нора и его коллеги составляют опись формальных проявлений национальной памяти – коммеморативных монументов и святынь, национальных исторических хроник, гражданских справочников и учебников по истории, публичных архивов и музеев, – созданных во имя идентичности Франции еще во времена Средневековья.

Для историка эпохи постмодерна в местах памяти мы имеем дело только с останками памяти, служащими ему основанием для проникновения в прошлое, которое уже предстает не как события и факты, а скорее как их репрезентации и образы. При этом у Нора мы обнаруживаем тонкую ностальгию, но не по какому-то особому периоду прошлого, а по временам невинности, когда были еще возможны нерефлексируемые связи с традицией.

Под «истинной памятью» он понимает ее традиционное понимание – то, что связано с привычками, обычаями и народной мудростью, которые неосознанно передавались от поколения к поколению. Это память устной традиции.

В одеяниях же истории не столько слушали голос памяти, сколько созерцали ее наглядные формы, дошедшие до наших дней, и, овладев памятью, история материализовала ее. Документ стал привилегированной формой исторического источника, что изменило способ, при помощи которого следовало запоминать прошлое. Однако факты не позволяют обнаружить объективное знание, они скорее содержат в себе намек на отдельные воспоминания.

В современном мире театр памяти, т. е. архив, стал осязаемой реальностью, в которой историки воплощали то прошлое, которое желали запомнить. Это было хранилище не обычаев, ценностей и мечтаний, а инертных артефактов, место, где они хранили воспоминания, редко требующиеся им в реальности, но которые они все равно стремились сохранить.

Однако тенденция к экстериоризации памяти в ее формальных репрезентациях вызывает и углубляющуюся интериоризацию. Когда коллективные идентичности традиционного общества, особенно семья, церковь и нация, разлагаются, индивид чувствует потребность найти свою собственную память с целью получить более твердое ощущение своей личной идентичности.

Так же, как общество материализует свою память, так и индивид, утверждает Нора, чувствует потребность в ее интериоризации. Когда коллективная память экстериоризована, индивиды чувствуют, что их внутренняя жизнь становится менее ценной. С этого времени интериоризация становится более обособленным, частным делом. Это средство защиты личной идентичности,