Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. - Михаил Львович Сергеев Страница 6

Первые христианские гебраисты (Иоганн Рейхлин, Вольфганг Фабриций Капитон, Себастьян Мюнстер) переводили и адаптировали для европейского читателя классические еврейские учебники Моше и Давида Кимхи и Элии Левиты (Willi 2004, 25–48). Затем начали выходить грамматики и словари других восточных языков: библейского арамейского в 1527 г. (С. Мюнстер); сирийского в 1555–1556 гг. (И. А. Видманштеттер), более полное описание – в 1571 г. (А. Мазиус); несколько раз издавалась Псалтырь на эфиопском языке (1513 и 1518 гг., И. Поткен), Новый Завет – в 1548–1549 гг. стараниями трех эфиопских монахов, приехавших в Рим с манускриптами (Ullendorff 1968, 33–34), в 1552 г. вышла эфиопская грамматика (М. Виттори); краткая грамматика арабского – в 1540 г. (Г. Постель), более полная грамматика (Т. Эрпениус) и словарь (Я. Голиус) – только в XVII в. (см. Wilkinson 2007).

Возвращаясь к вопросу о языковой иерархии, заметим, что изучение семитских языков, как правило предполагавшее соотнесение их лексики и грамматики с древнееврейским (ср. Вартанов 2015), постепенно привело к «десакрализации» последнего. Значительное сходство между этими «идиомами» поставило под сомнение историческое первенство lingua Hebraica (Droixhe 1978, 37–45). Среди тех, кто отказался считать древнееврейский предком всех языков, был, например, Иосиф Юст Скалигер (1540–1609), предложивший необычную концепцию не связанных друг с другом 11 языковых групп-матриц (букв. «маток»)[43]. Скалигер также одним из первых обнаружил лексические соответствия между немецким и персидским языками (Van Hal 2010b)[44], однако многие продолжатели этих сопоставлений в XVII в., хотя и выдвигали гипотезу о «германо-скифском праязыке», называли его все же вторым по древности после древнееврейского (Swiggers 1984).

О значимости религиозных мотивов для распространения лингвистических штудий в раннее Новое время свидетельствует и то, что описания небиблейских языков появились в Европе значительно позднее. Так, первая турецкая грамматика была напечатана только в 1612 г. (И. Мегизер), словарь – в составе «Thesaurus linguarum orientalium» 1680–1687 гг. (Ф.М. де Менински); введение в персидский язык («Ianua linguae Persicae») Ф. Америно вышло в 1614 г., а грамматика Л. де Дьё – в 1639 г., словарь – как часть «Lexicon Heptaglotton» – в 1669 г. (на основе рукописного словаря Я. Голиуса) (Orsatti 1996, 560–561; Bobzin 2000, 728–734).

Отдельного комментария требует история занятий арабским языком. Для XVI в. это был прежде всего язык ислама, распространение которого, наряду с военной экспансией Османской империи, считалось угрозой для христианского мира[45]. С другой стороны, эта же причина побуждала к изучению арабского: для распространения идей христианства среди иноверцев требовалось знание языка обращаемых народов[46] и знакомство с основами мусульманского учения, которые предполагалось затем опровергать (Miller 2013). Кроме того, как отмечали востоковеды (Т. Библиандер, затем И. Ю. Скалигер), чтение Корана (в оригинале) было абсолютно необходимым для изучения арабской литературы (Loop 2009, 464–468). У Гийома Постеля (1510–1581), автора первой арабской грамматики в Европе, имелись рукописи Корана, вероятно, привезенные из Леванта, где он начинал изучение языка (Secret 1962).

В «Алфавите 12 языков» Постель указал на еще один важный мотив занятий арабистикой – изучение арабской науки: «я даже не стану перечислять все разделы науки, замечательнейшим образом изложенные авторами на этом языке»[47]. Это направление, впрочем, имело незначительное развитие до конца XVI в. Только в 1590-х гг. в Италии издали полный текст «Канона» Авиценны, географию Мухаммада аль-Идриси, «Элементы» Евклида и другие сочинения по-арабски, но и эти книги не были предназначены для европейского читателя, лишенного полноценной арабской грамматики и словаря: их планировали продавать на Востоке (Bobzin 2013, 23–29).

Открытию восточных языков на первых порах сопутствовала неопределенность в новолатинских глоттонимах. Так, весьма многозначным оказался термин халдейский язык[48]: во-первых, халдейским называли язык некоторых ветхозаветных книг (пророков Даниила и Ездры), то есть «библейский арамейский»; во-вторых, этот же термин относили и к языку более поздних еврейских сочинений – Таргумов (переводов библейских книг) и Талмуда. Описание этой разновидности арамейского содержат грамматика и словарь С. Мюнстера («Chaldaica grammatica» и «Dictionarium Chaldaicum» – оба вышли в 1527 г.). В-третьих, обозначение chaldaica lingua применяли к арамейскому языку восточных христиан, то есть сирийскому. В-четвертых, в результате ошибочного предположения Иоганн Поткен (ок. 1470 – ок. 1425) посчитал «халдейским» изданный им эфиопский перевод Псалтыри (1513, 1518). К. Пелликан, С. Мюнстер и Г. Постель не согласились с таким определением, назвав язык публикации индийским[49]. Отождествление халдейского и эфиопского оспаривал также Тезео Амброджо дельи Альбонези (1469–1540) в «Introductio ad Chaldaicam linguam» (1538) (Wilkinson 2007, 20–21). Обе точки зрения отражены в «Митридате» Гесснера. Так, в главе «De Chaldaica lingua» сообщается об использовании халдейского языка в Эфиопии и Египте[50]; в главе об эфиопском Гесснер, приведя эфиопские тексты молитвы «Отче наш» и Песни Симеона Богоприимца, делает вывод о близости («in multis congruere») эфиопского и древнееврейского[51], а затем цитирует «Халдейскую грамматику» Мюнстера (Münster 1527, 13–18), где показаны сходства и различия «индийского» (эфиопского) и халдейского языков (на лексическом уровне) и отрицается их тождество[52].

Библейская экзегеза XVI в. была тесно связана с занятиями гуманистов и во многом основывалась на тех же филологических принципах, предполагая изучение первоисточников на языке оригинала, что позволяло издать стандартный текст (с учетом разночтений в рукописях) и сделать его новый перевод на «хорошую» латынь (Hall 1963). Из истории двуязычных изданий Нового Завета, подготовленных Эразмом Роттердамским (первое вышло в Базеле у И. Фробена в 1516 г.), известно, что «улучшение» евангельского текста, с одной стороны, происходило за счет использования более надежных (как казалось) и полных рукописей; с другой стороны, Эразм сравнивал греческий оригинал с Вульгатой и на основе этого вносил исправления в оба текста; затем (в 1519 г.) он предложил собственный латинский перевод Евангелия (Мецгер, Эрман 2013, 152–159). Расположение текста на страницах издания Эразма также свидетельствовало о гуманистических предпочтениях автора: привычному облику изданий Вульгаты, в котором текст был окружен обширным комментарием[53], Эразм предпочел билингву без каких-либо глосс, подчеркивавшую ценность оригинального текста Писания и удобную для начинающих грецистов (Vanautgaerden 2012, 286–302, 310–317).

Институционализация изучения языков

Существенную роль в развитии филологии и языкознания в XVI в. играла институционализация преподавания языков в университетах и академиях[54]. Главным образом речь идет о занятиях древнегреческим и древнееврейским. Интерес к этим языкам, а также к арамейскому и арабскому был засвидетельствован в Европе и в Средние века: сохранились азбуки, фрагменты грамматик и словари, составленные в XII–XIV вв., глоссы в библейских текстах, многоязычные рукописи[55]. Попытки наладить преподавание греческого, наряду с арабским и сирийским, делались во времена Крестовых походов, когда христианские ордены на Ближнем Востоке стремились обратить в христианство иудеев и мусульман. Это отразилось в