Музей языков. Конрад Гесснер и книги-полиглоты XVI в. - Михаил Львович Сергеев Страница 7

Первые кафедры греческого и древнееврейского за пределами Италии были учреждены в 1510–1520-е гг., главным образом в новых университетах и академиях – в Алкале, Виттенберге, Марбурге, Цюрихе и др.[56] Наибольшую известность получили два новых института, проекты которых связаны с именами Эразма Роттердамского и Гийома Бюде: Триязычный коллегиум (1519) в Лувене и Королевский коллегиум (1530) в Париже. Основатель и спонсор Collegium trilingue Lovaniense Иероним Буслейден (ок. 1470–1517), несколько лет не доживший до его открытия, подробно описал в завещании не только задачи и программу института, но и расположение учебных помещений, оклады преподавателей, стипендии для малоимущих студентов (Margolin 1998, 262–265). Современники высоко оценили возможности, которые были предоставлены в коллегиумах профессорам и студентам. Так, Конрад Гесснер в «Универсальной библиотеке» в статье о Гийоме Бюде посчитал необходимым сообщить, что «[Бюде] первым в своем народе … добился того, чтобы профессора обоих языков получали щедрое жалованье»[57].

Пример противоположного хода событий (запоздалой институционализации) – его полезно будет упомянуть, чтобы лучше понимать значение гуманистической школы, – представляли занятия санскритом, впоследствии давшие немаловажный импульс развитию сравнительно-исторического языкознания[58]. Первое свидетельство об изучении европейцами санскрита имеется в письме 1585 г. образованного итальянского путешественника Филиппо Сассетти (1540–1588). Сассетти отметил сходство некоторых санскритских слов с европейскими (особенно итальянских и санскритских числительных), однако его сообщение оставалось неопубликованным до XIX в. (Lach 1994, 520–521). Позднее, в начале XVIII в., миссионерами были составлены грамматические описания санскрита и сопоставительные таблицы индийских, персидских, греческих, латинских, германских и др. слов (нередко в сопоставление включался и древнееврейский, сохранявший статус «праязыка»); однако для издания грамматики и других материалов, связанных с «языком брахманов» (который иногда называли индийской латынью), не хватало шрифтов, квалифицированных наборщиков да и практической заинтересованности руководства миссии (Van Hal 2016, 132–133). Соображения иезуита Гастона-Лорана Кёрду (1691–1779) о сходстве аугмента и дуалиса в санскрите и греческом, изложенные в «Мемуаре», который он отправил во Французскую академию в 1767 г., также получили известность с большим запозданием[59].

Напротив, занятия санскритом Уильяма Джонса (1746–1794), скоро получившие широкую огласку, с самого начала являлись частью большого проекта по изучению языков и культуры Индии. Проект получил институциональное оформление в 1784 г., когда в Калькутте было основано «Азиатское общество» (Asiatick society), на заседаниях которого читались доклады по истории, эпиграфике, религии и литературе Индии, а также о восточных языках; общество сразу начало издавать собственный журнал «Asiatick Researches», в котором были впервые напечатаны работы местных ученых. Немаловажно и то, что изучение санскрита в период деятельности Джонса приобрело дополнительную, внелингвистическую мотивировку: англичане хотели перевести памятники древнего индийского права и использовать их сведения для оптимизации судопроизводства и управления колонией[60].

Миссионерская лингвистика

От языковых штудий в стенах университетов мы обратились к практике миссионерской деятельности, которая в XVI в. оказала решающее влияние на изучение живых неевропейских языков, в особенности языков Юго-Восточной Азии и Нового Света. В задачи проповедников входило составление двуязычных грамматик и словарей, с помощью которых новые участники миссии осваивали местные языки – для проповеди и перевода богослужебных текстов. Кроме того, с помощью этих же пособий аборигены обучались латыни и современным европейским языкам: двуязычные грамматики и словари могли использоваться в обоих направлениях.

Важнейшую роль в изучении «экзотических» языков во второй половине XVI–XVII в. сыграл орден иезуитов, основанный в 1534 г. В центрах миссии (в Мексике, Южной Индии, Индонезии, Китае и даже Японии, пока та не стала закрытой для иностранцев) открывались типографии, издававшие в первую очередь грамматики, словари и религиозную литературу. Первая книга на тамильском – перевод «Христианского учения» Франциско Хавьера (Ксаверия) – была напечатана индийским шрифтом в Килоне, на юге Индии, в 1578 г.; в Японии с 1591 по 1611 г. иезуиты напечатали не менее 29 книг, в том числе в японской графике (Lach 1994, 496–501). Переводы на китайский язык не ограничивались христианскими текстами: миссионеры общались преимущественно с хорошо образованной публикой и стремились познакомить своих собеседников с европейской наукой. Уже в конце XVI – начале XVII в. на китайский были переведены выбранные места из книг Цицерона и Сенеки, учение Эпиктета, геометрия Евклида (Brockey 2008, 46–52). В Северной и Южной Америке действовали миссии не только францисканцев и доминиканцев, но и протестантов. Еще в XVI в. они перевели катехизис и молитвы на языки нахуатль, кечуа, аймара, тараскан, отоми, чичимека и др., составили ряд словарей и грамматик; с 1524 по 1572 г. только в Мехико было напечатано больше 60 книг (Gray 2000, 932–936).

Вклад миссионеров в изучение языков Востока оставался значительным вплоть до XIX в. Так, на кафедру санскрита в Оксфорде, одну из первых в Европе, была возложена задача способствовать распространению Священного Писания в Индии (Morpurgo Davies 1998, 8–9); такими же представлялись приоритеты востоковедения знаменитому индологу, лексикографу Монье Монье-Вильямсу (1819–1899), избранному боденским профессором санскрита в 1860 г. (ODNB 59, 260–261 [A. Macdonell, J. Katz]).

Заметное влияние миссионерская и просветительская деятельность в «иных краях» оказала и на составителей книг-полиглотов. Неудивительно, что образцами языков в этих изданиях выступали преимущественно переводы христианских молитв. Впрочем, ко времени выхода «Митридата» (1555) Гесснера, не говоря уже о первых лингвистических справочниках Альбонези и Постеля, лингвистические плоды миссионерской деятельности в Западной и Восточной Индии еще не достигли Европы. Наиболее доступным источником сведений об Америке, Центральной Азии и Дальнем Востоке оставались заметки путешественников и связанные с ними документы. Поэтому в главе об «экзотических» языках («О различных языках, преимущественно отдаленнейших земель Татарской империи и Нового Света»[61]). Гесснер ссылается почти исключительно на сочинения такого рода – книги Марко Поло, Иосафата Барбаро, Пьетро Мартире, Америго Веспуччи, Альвизе Кадамосто (ср. Leu 1992, 300–301). Глава об Америке в «Космографии» (1550) С. Мюнстера (Münster 1550, 1099–1113) также была составлена большей частью из рассказов о первооткрывателях, о чем сообщается в заглавии: «О новых островах: каким образом, когда и кем они были обнаружены»[62] (ср. Davies 2011).

Однако за полстолетия, прошедшие от издания «Космографии» и «Митридата» до работы Клода Дюре (ок. 1570–1611) над «Thresor de l’histoire des langues de cest univers» (1613), осведомленность европейцев о Юго-Восточной Азии и Америках заметно повысилась. У Дюре была уже возможность сравнивать египетские иероглифы с письменностью китайцев и американских индейцев (Duret 1619, 378–389); кроме главы, посвященной «языку жителей Восточных Индий в целом» (Duret 1619, 883–899), у него имеются отдельные главы о китайском