Война, мир и книги - Валерий Валерьевич Фёдоров Страница 49

но само их стремление к укреплению общности более широкой, чем семейная и дружеская, нельзя ставить под сомнение. Возможно, «мы имеем дело с реакцией на… процессы разрушения устоявшихся социальных связей», атомизации общества. «Теперь люди нуждаются в том, чтобы не чувствовать себя одинокими и брошенными на произвол судьбы. Нуждаются в ощущении общности с другими». Таким образом, курс Кремля на развитие патриотизма «отвечает стремлению к солидарности, исходящему снизу». Задача книги – показать особенности этого нериторического низового патриотизма и его отличия от патриотического проекта элит. Они проявляются преимущественно на уровне чувств и эмоций, практик и неформальных разговоров. Это позволяет проследить пути развития общественной солидарности через изучение патриотизма, «с которым может соотнестись каждый житель России, вне зависимости от национальности». В повседневной жизни легко удается найти признаки патриотизма, выходящего за пределы узкого круга «своих». Перерастая роль удобной словесной оболочки, патриотизм ведет «к восстановлению социальных связей и возникновению чувства общности с людьми» вне этого круга. Когда вместо «своих» возникает группа «мы», расширяются границы социального воображения.

Государственный патриотизм делает акцент на противостоянии с Западом, провозглашает Россию особой страной со своими традиционными ценностями и миссией, состоящей в их защите. Клеман признает, что такая линия имеет народную поддержку, ее адепты «одобряют официальную пропаганду, политику патриотического воспитания и роль государства в усилении нации, прежде всего внешнеполитическом». Однако «государственных патриотов меньше, чем негосударственных», и сконцентрированы они в основном в столицах, а по мере удаления от государственного центра доля их падает. Вероятно, причина в том, что «позитивные последствия укрепления национального государства в регионах, особенно в отдаленных, ощутимы меньше, и это подрывает легитимность» государственного проекта. Наиболее распространен в нашем обществе другой тип патриотизма, «настроенный критически» к первому. Это социально-критический патриотизм, фокусирующийся на критике неравенства между бедными и богатыми и приватизации, передавшей национальное достояние в руки немногих крупных собственников. Неслучайно самой распространенной позицией респондентов оказалось предъявление претензий к олигархам, к допускающему социальную несправедливость государству и к служащим ему чиновникам. «Патриоты этого типа заявляют о своей неготовности терпеть лишения и приспосабливаться», они любят свою страну «скорее вопреки изъянам, чем благодаря достоинствам», и привязаны «к народу в противовес правительству». Последнее критикуется за фальшивость патриотических деклараций, ущемление прав народа, помощь богатым и другим странам. Под «мы» в данном случае понимается общность бедных, простых, трудящихся и по-настоящему патриотичных людей.

Наряду с этим присутствует и маргинальная позиция «непатриотизма». Ее приверженцы нередко бранят и гневно осуждают Россию, считают, что все в ней плохо, жестко критикуют власти, отождествляя Россию с ними – и отвергая то и другое. Особенно много таких нашлось в Петербурге, отличающемся снобизмом по отношению к остальной стране (включая Москву) и рассматривающим себя как «окно в Европу». В провинции же непатриотизм «связан с чувством безысходности, заброшенности и беспомощности, невозможностью что-либо сделать». Последнюю из выделенных категорий автор назвал «отстраненным патриотизмом». Для таких людей патриотизм не играет заметной роли в повседневной жизни. Они, быть может, и любят Россию, но для их мироощущения это не важно. Меньше всего таких оказалось в Москве и Петербурге. «Больше всего отстранены от вопросов нации и патриотизма люди, живущие в бедности или даже нищете и вынужденные постоянно бороться за выживание». Пропаганда патриотизма на них не действует или даже вызывает раздраженную реакцию.

Зато ярко проявляются региональные особенности патриотизма. В Петербурге он связан прежде всего с представлением о городе как культурном, образованном, «европейском». В Татарстане патриотизм нередко сопровождается критикой как местных властей (за клановость и коррумпированность), так и федеральных (за излишнюю централизацию). Антимосковский настрой здесь проявляется, как и в других местах, на экономической почве: считается, что столица «отбирает у регионов богатства (нефть, газ, лес), скупает местную землю, обманом выигрывает государственные тендеры». Повсеместно, включая Москву, звучат «требования более равномерного развития всех регионов страны». Исключением снова стал Петербург, жители которого часто настроены высокомерно по отношению к менее образованным и культурным представителям «глубинки», что наминает апологию «внутреннего колониализма». Наиболее же драматично выглядит патриотизм жителей Алтайского края, который Клеман называет «посттравматическим патриотизмом отчаяния». Он отличается стремлением к тому, чтобы «все неравнодушные патриоты… совместными действиями заставили местные власти проводить по-настоящему патриотическую политику на благо местного населения». Вместе государственные и негосударственные патриоты составляют подавляющее большинство населения. Рост патриотизма, констатирует автор, не связан ни с постимперским ресентиментом, ни с ксенофобией. Выяснилось, что «для большинства людей патриотизм – значимая категория мироощущения, в том числе в повседневной жизни». Картина атомизированного общества девяностых более не актуальна. «Открывается новая воображаемая общность. Люди находят новые ориентиры для определения своего места в обществе», интуитивно выделяя «нас» и «их».

Структура

Реальная Россия

Социальная стратификация современного российского общества

Под ред. Михаила Тарусина

М.: Журнал Эксперт, 2006

Беспрецедентный экономический подъем 1999–2008 гг. вывел российское общество из состояния затяжной депрессии. Закончилось «смутное время» очередного переходного периода, когда одни социальные группы распадались, другие – формировались, а общество в целом представляло собой то ли странную амальгаму, то ли мутную взвесь. На их месте сложилась какая-то новая и довольно устойчивая система, но какая именно? Чтобы ответить на этот вопрос, Институт общественного проектирования (исследовательская группа на базе журнала «Эксперт», созданная Валерием Фадеевым при поддержке Администрации Президента) провел в 2004–2005 гг. крупномасштабное исследование, посвященное стратификации нового российского общества. Его результаты изложены в книге «Реальная Россия», подготовленной коллективом социологов и философов во главе с Михаилом Тарусиным. Главный тезис книги: «в России сложилось общество, принципиально отличное от советского не только по составу общественных групп, но и по характеру отношений между ними». Имеется в виду, что структура советского общества и отношения между его элементами задавались партией-государством. В ее отсутствие новые социальные группы стали формировать взаимные отношения самостоятельно. Таким образом, «социальная структура зависит отныне не от деятельности государства, а от самих социальных групп». И, более того, «общество в России стало вытеснять государство, ограничивая его». Выводы, как видим, весьма смелые и оптимистичные. В чем же авторы видят позитив?

В первую очередь – в формировании среднего класса, который, по их оценкам, расширился уже до внушительной величины в 25 % россиян. За его пределами – в бедности и нищете – оказываются 75 % членов общества. Прямо скажем, оптимизм весьма относительный, хотя, если сравнивать с «лихими девяностыми», прогресс действительно был налицо. Из чего же складывались основные социальные группы нового общества? Если не считать суперэлиты, оцениваемой в менее 1 % от всех россиян, самую привилегированную позицию в социальной структуре занял «верхний средний