Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 36

страны «внешними чужаками» — конечно, беда, но гораздо меньшая, чем власть «внутренних чужаков». Мейнеке выступал категорически против единой для всех коллективной вины, призывал победителей «практиковать не только строгое правосудие, но и человеческое понимание»[93], а побежденных — искренне сотрудничать с победителями. «Это потрясающий, позорный факт, — писал Мейнеке. — Шайке преступников удавалось на протяжении двенадцати лет подчинять себе немецкий народ и внушить значительной части упомянутого народа веру в то, что он следует некой высокой „идее“. Однако тот же самый факт приносит нам некоторое успокоение и утешение. Немецкий народ не был в основе своей исполнен преступных намерений, он лишь оказался отравлен ядом уникальной сильной инфекции»[94].

Коллега Мейнеке, медиевист Герд Телленбах, в 1947 г. в небольшой работе «Немецкая беда — вина и судьба» (Die deutsche Not als Schuld und Schicksal) объяснял приход нацистов к власти утратой обществом христианской веры и распространением материализма. К слову сказать, сам Телленбах был наглядным опровержением тезиса «все были вынуждены сотрудничать с гитлеровцами»: работая в университете, он дистанцировался от режима, не вступил ни в партию, ни в нацистский союз учителей высшей школы. Это замедлило его карьерный рост, но не имело никаких фатальных последствий.

В эти же годы появились исторические труды, посвященные бесчеловечным практикам Третьего рейха. Одной из первых и самой известной стала книга бывшего узника Дахау и Бухенвальда, публициста Ойгена Когона «Государство СС — система немецких концентрационных лагерей» (Der SS-Staat. Das System der deutschen Konzentrationslager), вышедшая в 1946 г. в Мюнхене. В течение первого года было продано 135 000 экземпляров. Автор тоже поставил вопрос о коллективной вине, однако подчеркнул, что речь не может идти о виновности всех и каждого: преступления индивидуальны, правда, преступников оказалось очень много. Когон стал одним из самых известных публичных интеллектуалов в ранней ФРГ и не раз громогласно предупреждал об опасности ползучей реставрации нацизма.

Важную роль в начавшейся дискуссии сыграли деятели католической и протестантской церквей, выступавшие в роли моральных авторитетов. В годы национал-социализма церкви занимали двойственную позицию: с одной стороны, избегали прямой конфронтации с режимом, с другой — стремились сохранить независимость и определенную степень внутренней свободы. Благодаря этому сочетанию конформизма и оппозиционности обе церковные организации смогли избежать репрессий и сохранить достаточный авторитет. Оккупационные державы с самого начала ориентировались на сотрудничество с церквями, видя в духовенстве возможную опору. Церкви, в свою очередь, стремились выступить в роли адвокатов паствы: осуждая нацистские преступления, они одновременно выступали с ходатайствами к оккупационным властям. После войны популярность религии на некоторое время возросла: разочарованные, потерянные, страдающие люди шли в церковь, чтобы обрести хоть какую-то психологическую опору в жизни. В 1946 г. одна английская газета писала: «В Германии происходит религиозное возрождение, какого Европа не видывала уже сто лет. Это самая мощная сила в Германии, если не считать голода. И протестантские, и католические церкви переполнены. Кто приходит позднее чем за двадцать минут до начала богослужения, тому уже негде сесть»[95].

В октябре 1945 г. Совет Евангелической церкви опубликовал заявление, получившее название «Штутгартское покаяние». Его текст гласил:

Мы едины с нашим народом не только в страдании, но и в общей вине. С огромной болью мы вынуждены сказать: мы принесли бесконечное горе многим народам и странам. То, о чем мы не раз говорили нашим прихожанам, мы повторяем от имени всей церкви: да, на протяжении нескольких лет мы именем Иисуса Христа боролись с тем духом, который нашел свое жуткое воплощение в национал-социалистическом царстве террора; но мы сами обвиняем себя в том, что не боролись более мужественно и не молились более усердно[96].

Это заявление, однако, столкнулось с серьезной критикой со стороны как церковных, так и светских кругов. Далеко не все были готовы принять подобную трактовку общей вины. Многие считали, что к ним это не имеет никакого отношения. Когда пастор Мартин Нимёллер, выступая в январе 1946 г. в Эрлангене с проповедью перед большой, в значительной степени студенческой аудиторией, заявил о том, что все немцы должны осознать свою вину, ответом ему стал бурный протест. Слушатели начали массово уходить с проповеди. В результате следующее выступление Нимёллера в Марбурге пришлось отменить.

Куда большей популярностью пользовались выступления в защиту паствы, в том числе «блудных сыновей». Католические епископы еще летом 1945 г. открыто выразили несогласие с автоматическими увольнениями и арестами. Евангелическая церковь поддержала коллег, призвав проводить границу между реальными и номинальными нацистами: «Партайгеноссе не равен другому партайгеноссе»[97]. Это было неудивительно, учитывая, что треть немецких протестантских священников имели членские билеты НСДАП. Пользуясь своим особым положением, церковные иерархи также выступали с острой критикой оккупационных властей. Последние реагировали раздраженными отповедями; принимать более серьезные меры значило бы еще сильнее накалить обстановку в стране.

Тему нацистских преступлений время от времени поднимали и люди искусства. Осенью 1946 г. на экраны вышел первый послевоенный немецкий фильм — «Убийцы среди нас», — снятый в советской оккупационной зоне. Главный герой — бывший военный хирург, страдающий от посттравматического синдрома и пытающийся решить свои проблемы с помощью алкоголя. Благодаря случайной встрече с молодой девушкой он начинает постепенно приходить в норму, однако на сцене появляется его бывший командир, ставший успешным предпринимателем. Никто не подозревает, что в разгар войны этот добропорядочный буржуа отдал приказ о расстреле сотни мирных поляков. Главный герой решает расправиться с бывшим командиром, однако героиня останавливает его и настаивает на том, чтобы убийца был передан в руки правосудия.

«Убийцы среди нас» стал первым фильмом из категории так называемого руинного кино, где действие на экране происходит среди руин разрушенного немецкого города. Как правило, такие фильмы поднимали проблемы, волновавшие послевоенных немцев: как строить жизнь заново, какие ценности еще сохранили свое значение в ситуации общей катастрофы, что делать с собственным прошлым. Нередко в них играли звезды времен Третьего рейха. Так, Ганс Альберс снялся в драме «И небеса над нами», вышедшей на экраны в 1947 г.: в ней рассказывается история вернувшегося домой фронтовика, который ищет свое место в новой жизни, становится дельцом черного рынка, однако затем возвращается на путь добродетели, чтобы примириться с сыном. Другой любимец немецкой публики 1930-х гг. — Штефан Фрёлих — сыграл главную роль в фильме «Путь в сумерках» (1948 г.) о конфликте между мэром и молодежной группировкой в маленьком послевоенном городке; в финале стороны вместе занимаются восстановлением разрушенной страны.

Конечно, куда большей популярностью пользовались кинокартины, позволявшие отвлечься от мрачной действительности. Первым фильмом, снятым в западных оккупационных зонах, стала романтическая комедия «Скажи правду». А вот вышедший вскоре после