Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 31

События 1848 года подтвердили прогноз Жирардена и продемонстрировали, что в своем политическом и идеологическом развитии княжества действительно синхронизировались с Западной Европой. Спустя три месяца после начала революции во Франции и Германии получившая французское образование валашская молодежь свергла лояльного России господаря Георге Бибеску, провозгласила принцип национального самоопределения румын, проживавших в Австрийской, Османской и Российской империях, и отвергла протекторат России в Дунайских княжествах, формализованный Адрианопольским миром 1829 года. Незадолго до того, как османские войска по предложению Николая I заняли Бухарест, валашские революционеры сожгли Органический регламент, чем не оставили никаких сомнений относительно их антироссийских настроений[364]. К этому времени, однако, Липранди уже вовсю боролся с революционными идеями в самой России. После почти десятилетия в отставке он вернулся на службу в качестве чиновника Министерства внутренних дел. Его главным достижением в качестве государственного шпиона было раскрытие заговора петрашевцев в 1849 году, который едва не стоил жизни молодому Достоевскому и еще десятку других русских последователей Шарля Фурье[365].

Липранди был совершенно согласен с Жирарденом относительно значения борьбы между Россией и Западной Европой за умы балканских народов, как понимал он и то, что религиозные и языковые связи были единственным орудием России в этой борьбе. Хотя панславистские идеи впервые появляются в России уже в конце XVIII века, в 1830‑е и 1840‑е годы они еще не составляли стройной идеологии[366]. Более того, славянское измерение «Весны народов», а именно Первый славянский конгресс в Праге, собравшийся в июне 1848 года, сделал панславизм весьма сомнительным в глазах Николая I. По этой причине российские чиновники могли высказывать свои панславистские пристрастия лишь частным образом, как, например, профессор Московского университета М. И. Погодин в письме к цесаревичу Александру Николаевичу, или же инкогнито, как это сделал служивший по дипломатической линии Федор Тютчев в серии публикаций на французском языке во «Франкфуртер альгемайне цайтунг»[367]. Тем не менее растущая популярность этих идей в русском обществе накануне Крымской войны несомненна, как несомненен и интерес образованной публики к южным славянам.

Как и панславистские идеи, описания южных славян не были новостью в России середины XIX века[368]. Тем не менее война 1828–1829 годов и первый переход русской армии через Балканы представляли собой новую страницу в истории открытия Балкан русским обществом, поскольку способствовали переносу внимания российских авторов с тех народов, что проживали на окраинах Балканского полуострова, на тех, что проживали в его малодоступной центральной части. Таким образом, первоначальный интерес образованных россиян к сербам и черногорцам дополнился более пристальным вниманием к болгарам[369]. И в то время как ранняя история болгар и болгарско-русских связей привлекла внимание таких авторов, как Ю. И. Венелин и А. Ф. Вельтман, именно Липранди первым настаивал на важности болгарского населения центральной части Балкан с военно-стратегической точки зрения[370].

Липранди и Крымская война

После начала Крымской войны Липранди предпринял последнюю и наиболее серьезную попытку предоставить свои знания о Европейской Турции в распоряжение российского командования. В январе 1854 года он составил конфиденциальную рукопись, содержавшую обзор предполагаемого театра военных действий, военно-статистические и этнографические описания различных областей Европейской Турции, а также ряд стратегических, тактических и логистических рекомендаций. Разделенный на двенадцать глав, труд этот вобрал в себя отдельные части «Словоистолкователя», а также различных записок, написанных Липранди в конце 1820‑х – начале 1830‑х годов. Как и в случае со «Словоистолкователем», Липранди полагал содержащуюся в этом обзоре информацию конфиденциальной и лишь десятилетия спустя счел возможным опубликовать свой труд по частям в виде серии военных, исторических, статистических и этнографических заметок.

Части 1, 5 и 6 этой рукописи были посвящены климату и болезням, встречающимся в пространстве потенциального театра военных действий, указывали на особенно нездоровые местности и описывали гигиенические меры, которые могли помочь справиться с этими вызовами. Части 2 и 3 описывали особенности османского способа ведения войны и отмечали важность использования партизанских отрядов[371]. Часть 4 настаивала на необходимости систематического сбора военно-стратегической информации о Европейской Турции и отмечала практическую трудность такого предприятия. Часть 7 содержала обзор средств, на которые могла рассчитывать русская армия в этих местностях[372]. Часть 9 подчеркивала важность сбора разведывательной информации на обоих берегах Дуная посредством специально организованной для этого тайной полицейской службы[373]. Часть 10 содержала обзор театра военных действий и возможной поддержки, которую русская армия могла встретить в Болгарии[374]. Часть 11 более подробным образом рассматривала «средства, которые наша армия может найти в Болгарии, при соблюдении местных условий»[375]. Часть 12 содержала заметки Липранди о военных коммуникациях, госпиталях и транспортных средствах[376].

Наиболее интересной была часть 8, озаглавленная «Краткий очерк этнографического, политического, нравственного и военного состояния христианских областей Турецкой империи». «Очерк» составлял наибольшую часть рукописи и в свою очередь разделялся на части, посвященные Дунайским княжествам, Боснии, Албании, Румелии, Фессалии, Македонии и Болгарии[377]. Наиболее подробным был обзор Болгарии, содержавший немало информации о межрелигиозных отношениях в пространстве предполагаемого театра военных действий. Он начинался с обзора «географической Болгарии», определявшейся на всех современных Липранди европейских и российских картах как территория между Дунаем, Черным морем, Балканскими горами и рекой Тимок, составлявшей восточную границу Сербии. Несмотря на свое название, страна эта была болгарской лишь отчасти: в ней жило немалое количество турок и татар наряду с русскими и украинскими казаками, греками, евреями, армянами, цыганами и румынами. По оценке Липранди, местные мусульмане почти равнялись по численности христианам, и даже если болгарское население несколько преобладало, оно «всегда будет в зависимости от Турков, потому что магометанское население все вооруженное, сосредоточено в массы» и составляет две трети городских жителей[378]. Более того, все христиане-неболгары, за возможным исключением румын, были заинтересованы в сохранении османского господства и потому, весьма вероятно, должны были принять сторону турок в случае войны. Липранди полагал, что благодаря этим обстоятельствам Дунайская Болгария «может уподобиться пространной укрепленной казарме», в которой мусульмане, пускай и несколько уступавшие по численности христианам, занимали господствующие позиции, поскольку были вооружены, сконцентрированы в городах или стратегически расположены в сельской местности[379].

Липранди не ограничивался описанием этнического или религиозного состава местного населения, но и обращал внимание на моральные качества и политические предпочтения различных групп. Он отмечал, что турки Дунайской Болгарии превосходили своих соплеменников в