Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов Страница 23

Американцы первыми из западных держав провели выборы: в январе 1946 г. — коммунальные, в апреле — уездные, в мае — городские. В июне в трех землях (Бавария, Гессен и Вюртемберг-Баден) были избраны конституционные собрания. К октябрю они подготовили и представили на утверждение оккупационных властей земельные конституции, и к новому 1947 г. во всех трех землях уже существовали парламенты (ландтаги) и выбранные ими правительства.

В начале 1946 г. предвыборной борьбы, по сути, еще не было, поскольку партии находились в процессе консолидации. Американцы всерьез опасались низкой явки и связанного с ней дефицита легитимности — немцы могли попросту молча отказаться от участия в демократических процедурах, и это стало бы самым плохим вариантом. Аполитичность западных немцев первых послевоенных лет бросалась в глаза всем наблюдателям. Удивительным образом опасения не подтвердились: на выборы пришли более 80 процентов имевших право голоса. Этот парадокс сохранялся и в дальнейшем: значительная часть западногерманского общества совершенно не интересовалась политикой, но исправно ходила голосовать. Опросы показали, что многие немцы считали участие в выборах своим гражданским долгом, то есть частью тех правил игры, которые они теперь обязаны были соблюдать. При этом доверие к политике и политикам в целом оставалось на довольно низком уровне.

В британской зоне те же процессы происходили с некоторой задержкой; здесь поначалу делали ставку на непосредственный контроль. Аппарат оккупационной администрации во второй половине 1945 г. насчитывал около 26 000 человек и работал достаточно эффективно, несмотря на все сложности. К зиме удалось отремонтировать значительную часть инфраструктуры и репатриировать около 2 млн перемещенных лиц. Только в 1946 г. британцы стали активнее передавать полномочия и ответственность немецким органам власти. Они придерживались принципа построения демократических институтов «снизу вверх» и приложили значительные усилия к тому, чтобы развить органы самоуправления, но в то же время тормозили формирование партийных структур. Таково было внутреннее противоречие оккупационной политики: с одной стороны, создание демократических партий представлялось совершенно необходимым, с другой — немецкие партии естественным образом становились на защиту интересов своих соотечественников, выступали с требованиями к победителям и тем самым добавляли им головной боли. Конечно, было бы наивно ждать, что немецкие политики станут игнорировать голоса тех, за чьи симпатии они боролись на выборах. Первые — коммунальные — выборы прошли в британской оккупационной зоне в сентябре 1946 г.

Почти одновременно англичане начали процесс нарезки новых земель. Были созданы Шлезвиг-Гольштейн, Нижняя Саксония (первоначально названная Ганновером), Северный Рейн — Вестфалия и Гамбург. Главы земельных правительств назначались британцами. В апреле 1947 г. прошли выборы в ландтаги, которые приступили затем к выработке земельных конституций в соответствии с инструкциями победителей. В целом земельные органы власти в британской зоне оккупации имели гораздо меньше свободы, чем в американской. Это касалось и взаимодействия между землями: зональный совет играл исключительно совещательную роль.

Французы и вовсе не допускали формирования каких-либо структур на зональном и тем более межзональном уровне. Они последними разрешили работу политических партий, местные выборы провели в сентябре 1946 г., выборы в ландтаги — в мае 1947 г. В то время как британская и американская зоны в начале 1947 г. объединились в общее экономическое пространство — так называемую Бизонию, — французы категорически отказывались от любых совместных проектов.

Однако создания структур самоуправления, в целом довольно быстрого и успешного, было явно недостаточно для коренной трансформации немецкого общества. В фокусе «перевоспитания» должны были оказаться обычные люди. Их политическую культуру, менталитет, мировоззрение предстояло изменить. И это, пожалуй, было самой сложной задачей, стоявшей перед победителями.

Первые — во многом спонтанные — шаги по «перевоспитанию» рядовых немцев начались сразу же после установления контроля над германскими территориями. В первую очередь побежденным хотели объяснить, насколько преступным был разгромленный режим. В Веймаре горожан начали отправлять на «экскурсии» в только что освобожденный Бухенвальд, наглядно демонстрируя творившиеся там ужасы. В других городах на улицах размещали красноречивые фотографии из концлагерей. Вопрос о том, как это влияло (и влияло ли вообще) на сознание немцев, не так прост. Да, на многих увиденное производило шокирующее впечатление. Однако немалое число зрителей попросту игнорировали реальность, считая, что имеют дело с фальшивками, работой вражеской пропаганды.

Другим инструментом воздействия стало кино, которое в послевоенной Германии было без всякого преувеличения важнейшим из искусств. Здесь американцы тоже начали с демонстрации документальных фильмов о нацистских концлагерях. Наибольшую известность получила 22-минутная лента «Мельницы смерти». Она шла во многих кинотеатрах, местами посещение сеанса было обязательным условием получения продуктовых карточек. Увы, реальный эффект, скорее всего, оказался ничтожным. Число зрителей было достаточно велико — в одном только Берлине около 160 000, — однако многие отказывались верить увиденному на экране. Другие категорически отказывались понимать, какое отношение они лично имеют к этим ужасам (по данным опросов, такую позицию занимали 70 процентов зрителей). Уже в 1946 г. показы подобного рода лент прекратились в связи с низкой посещаемостью. Следовать прямым путем «посмотрели — осознали — покаялись» решили немногие.

Еще до окончания боевых действий американцы начали составлять список собственных фильмов, рекомендованных для «перевоспитания» немцев. Было сформулировано шесть критериев отбора:

• раскрытие темы германской вины и правды о нацистском господстве в Европе;

• негативное отношение к фашизму и нацизму;

• опровержение антиамериканских стереотипов нацистской пропаганды, исправление ложных представлений немцев о современной истории;

• демонстрация ценностей и мощи демократии;

• демонстрация США как сильного демократического общества, стремящегося к полной реализации основных свобод человека;

• высокий качественный уровень исполнения.

Такие фильмы были найдены. Однако их показ столкнулся с неожиданными сложностями. Во-первых, привыкшие к нацистской пропаганде зрители подсознательно воспринимали американское кино как аналогичную пропаганду, имевшую столь же слабую связь с реальностью. Во-вторых, далеко не всегда послание фильма интерпретировалось немцами так, как хотелось бы победителям. Немецкие зрители, к примеру, видели на экране признаки расового неравенства в США и делали соответствующие выводы. И уж совершенно неудачной оказалась идея показывать немцам американские военные фильмы, в которых германские офицеры изображались жестокими и коварными убийцами; зрители в знак протеста просто выходили из зала. В 1946 г. газета «Нью-Йорк таймс» (The New York Times) писала: «Тридцать пять американских фильмов, которые были продемонстрированы немцам после окончания войны, за редкими исключениями не оказали заметного воздействия на их политическое и психологическое перевоспитание»[44]. Художественные ленты, ненавязчиво демонстрировавшие немецкому зрителю преимущества западного (в первую очередь американского) образа жизни, имели больший успех, чем документальные. Для усиления пропагандистского эффекта перед художественными фильмами в обязательном порядке показывали еженедельный киножурнал «Мир в кино».

Впрочем, довольно быстро пропагандистская