Турецкие войны России. Царская армия и балканские народы в XIX столетии - Виктор Валентинович Таки Страница 23

несомненно способствовали послевоенному умиротворению Румелии. Хотя первое появление русских войск на южной стороне Балкан спровоцировало несколько вспышек межконфессионального насилия, такие вспышки были относительно немногочисленны, и то же самое можно сказать про количество мусульманских и христианских беженцев. Последний вывод напрашивается из чтения «Статистической таблицы северной Румелии», составленной А. О. Дюгамелем в марте 1830 года. Под «северной Румелией» автор понимал пространство к югу от Балканского хребта, включавшее округа Месемврия, Русокастро, Карнобат, Кизленджи, Сливно, Ямболь, Ени-Загра и Айдос, а также малую часть адрианопольского округа общей площадью 12 146 квадратных верст.

По данным Дюгамеля, население этой территории составляло 105 053 человека, включая 88 724 греков и болгар и 15 864 турок. Кроме того, 9272 турецких жителя бежали, но должны были наверняка вернуться после ухода русских войск. Таким образом, общее население составляло 114 325 человек, а соотношение христиан и мусульман было 3,5 к 1[269]. Из девяти округов, включенных Дюгамелем в свой обзор, мусульманское население преобладало только в Айдосском и Адрианопольском, хотя в Сливненском и Карнобатском их количество почти равнялось количеству христиан. Кроме того, мусульмане составляли значительные меньшинства в городах Карнобат, Сливно, Ямболь и Ени-Загра[270]. В целом Дюгамель отмечал, что «христиане возделывают долины, а турки живут в горах». Он также был одним из первых русских наблюдателей, заметивших, что турецкие селения беднее христианских[271].

Автор также отмечал трудность сбора статистической информации из‑за того, что «население находилось в постоянном движении», которым сопровождался переход русской армии через Балканы. Лишь малая часть турок, бежавших при приближении русских войск, вернулась в места своего проживания. Болгары также переходили из селения в селение и готовились следовать за русской армией: «[O]ни не засевают поля, не обрабатывают виноградников и живут сегодняшним днем»[272]. Данные Дюгамеля были неточными и из‑за того, что многие деревни в местностях расквартирования русских войск не были ими заняты, и потому он полагал, что действительная цифра населения страны была несколько выше указанной.

В то время как военно-статистическая таблица Дюгамеля была посвящена округам и их центрам, «Записки о городах Забалканских, занятых российскими войсками в достопамятную кампанию 1829 года» Е. И. Энегольма содержали данные о крупных городах, таких как Адрианополь или Киркилисса, а также описывали морально-политические характеристики основных религиозных и этнических категорий населения. Опубликованные сразу же после их написания, «Записки» не ограничивались военной статистикой и содержали исторические экскурсы и описания местной архитектуры. Данные о населении, приводимые Энегольмом, порой существенно расходились с цифрами, приводимыми Дюгамелем. По мнению Энегольма, мусульмане составляли большинство населения Карнобата, Сливно и Ямболя, а не значительное меньшинство, как о том писал Дюгамель[273]. То же касалось и Киркилиссы, Черменя, Демотики, Люле-Бургаса и Чорлу, которые не входили в таблицу Дюгамеля[274]. Мусульмане также составляли подавляющее большинство жителей Адрианополя (13 281 турецкий дом против 4674 христианских), что делало их преобладающей категорией городского населения Румелии[275].

Как и Дюгамель, Энегольм был штаб-офицером с еще большим опытом составления военно-статистических описаний. Он провел более 15 лет в Закавказье, был ветераном русско-персидских войн 1804–1813 и 1826–1828 годов, а также участвовал в нескольких военных миссиях в Персию и в демаркации русско-персидской границы в 1824–1825 годах. К моменту своего перевода на Дунай в 1828 году Энегольм превратился в представителя военного ориентализма, пример которого уже встречался в «Опыте теории партизанского действия» Давыдова и у других русских военных писателей конца XVIII – начала XIX столетия[276]. Соответственно, описание мусульманского населения у Энегольма было предсказуемо ориентализирующим. По его словам, турок жил «в спокойном самодовольствии, мало занимаясь торговлей и промышленностью» и извлекая доходы из должностей, земельной ренты и притеснения христиан: «[с] хладнокровием обирая Булгара, он произвольно назначает цену покупаемому им товару у Грека». На войне турок «свиреп и не знает прав человечества; но в быту мирном он человек честный, любит исполнять свои обязательства, гостеприимен и тверд в своем слове». Леность, фатализм и немногословность дополняли стереотипный образ османли, который Энегольм представил своему читателю[277].

Описание греков также следовало уже расхожим к тому времени стереотипам, сложившимся из сопоставления высоких классических идеалов с реалиями позднеосманской или постосманской Греции. По мнению Энегольма, потомки доблестных воинов и искусных ваятелей «ныне смиренно преклоняют главу под бременем правления Оттоманов». Греческие обитатели Румелии демонстрировали те же легкомыслие, тщеславие, сребролюбие и готовность к распрям и междоусобиям, что и во времена Фемистокла, Перикла и Алкивиада, но не «открытое побуждение к прежней дикой вольности». Привязанность к православию сочеталась в них с остатками языческих обрядов, а «понятие об изящном… побеждаемо бывает наклонностью к упражнениям[,] служащим к обогащению, к удовлетворению корыстных видов». Контролируя практически всю торговлю и промышленность Румелии, греки, по свидетельству Энегольма, боялись быть ограблены и потому скрывали свою собственность. В то же время «Греки Фракии, смиряясь перед Турками, перенося с покорностью все их притязания, обманывают Турок в делах торговых»[278].

«Записки» Энегольма были составлены в период, когда русское эллинофильство еще преобладало над панславистскими настроениями. По этой причине автор уделил меньше места болгарам, чем туркам, чьи земли они обрабатывали, или грекам, на чьих заводах они трудились. В то время как болгарские жители равнин и долин занимались землепашеством и хозяйством, «мирным обитателям благословенной страны свойственным», проживавшие в Балканских горах были «бесчеловечные разбойники». Как полагал Энегольм, они не довольствовались грабежом и воровством, но и мучили путешественников, «в неистовстве зверской дикости забавл[яясь] мучениями страдальца»[279]. В последующих главах будет продемонстрировано, как такая нелестная характеристика болгарских гайдуков уступит место более позитивному образу в середине XIX века, по мере распространения панславистских взглядов среди русской интеллигенции.

***

Несмотря на обращение русских военных к опыту прошлых русско-турецких войн и стремление российского командования избежать столкновения с мусульманским населением, кампания 1828 года была во многом повторением того, что имело место в 1806–1812 годах. Османские власти угнали многих жителей Добруджи и задействовали партизан, в то время как русская армия старалась привлечь различные группы местного христианского населения к переселению в Российскую империю, а с другой стороны, разоряла мусульманские селения. В итоге кампания 1828 года оказалась малоуспешной для России как с точки зрения достижения ее стратегических целей, так и в плане отношений армии с местным населением. Можно задаться вопросом, не было ли такое развитие событий предопределено географией и демографией Дунайской Болгарии, а также наследием предыдущих русско-турецких войн.

Такой вывод подтверждается кампанией 1829 года, в ходе которой русская армия внезапно перешла Балканы и заняла Адрианополь. Христианское население