Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 81

Устя за собой хоть силу и знала, а пользоваться ей как следует — нет, пока не сможет она.

Старая волхва, та и сердце остановит, и ужас смертный нашлет, и кровь в жилах створожит… она-то может. А Устя не сумеет пока. Нет у нее таких навыков.

Так что вздохнула Устя — и пошла дальше.

Матушка-Жива, что делать-то?

А может, то и делать?

Пойти в святилище матушки, в ноги волхве кинуться. Попросить, чтобы ее родным весточку дали, а самой подождать.

Так-то и батюшка поймет. Куда ж ей еще бежать было?

А потом и наново приехать можно, поблагодарить. Почему ж нет?

Святилище. А где оно?

Устя прислушалась к себе. Огонек под сердцем горел ровно и спокойно. И тянуло ее… да, вот туда. Налево. И не так уж это далеко. Может, час ходьбы от реки, может, полтора.

Устя посмотрела на Ладогу, коснулась поверхности воды рукой.

— Благодарствую, государыня Ладога.

Напилась на прощание — да и повернула к святилищу. Туда-то хоть какой приходи, все равно ее примут. И не попрекнут, и не выдадут, и никому ничего не расскажут.

Да, только в святилище.

Река с материнской лаской смотрела вслед юной волхве.

Хорошая девочка. Уважительная….

* * *

Хорь бессильно матерился такими черными словами, что с елок шишки падали. Белки — и те краснели, удирали, хвосты распушив.

Было, было отчего ругаться.

Проклятый медведь!

Пришел, задрал трех лошадей, остальные сами удрали. Поди их, поймай в ночном лесу!

Двое ребят из ватаги ранены, один убит. Да это ладно бы, и до Ладоги тут недалеко, и новых шпыней набрать можно, чай, не самоцветы бесценные.

А вот девка сбежавшая…

Вот где урон-то!

Не будет девки — и денег не будет. И новых людей нанять будет не на что.

А когда еще заказчик осерчает… а это будет, и к гадалке не ходи. Ему девку обещали, а что он получит? Шиш с медведем?

Ой, беда будет!

Дураком Хорь отродясь не был. И что с ним сделают понимал. А что тогда?

А чего тут!

Деньги у него есть, задаток он взял. Надобно дождаться человечка, которого он к заказчику послал. Забрать у него полученное — и бежать отсюда. Бежать и снова бежать.

И не останавливаться.

Велика Росса, да и не сможет заказчик его в розыск объявить. Нет у него той власти.

Бежать.

Но как она сбежала-то, стерва? С медведем договорилась, что ли? Не верил Хорь в старые сказочки, вот и про волхву не подумал, и про кровь старую. Да и к чему оно наемнику? Все одно голову сложит, не сейчас, так позднее. Ему важнее ноги унести.

Так Хорь и сделал.

* * *

Устя медленно шла по лесу.

Сила волхвы постепенно угасала. Направление она чуяла, а вот ходить по лесу не умела. Не учили ее этому, а ведь наука целая, сложная. За ягодой идти — и то умение надобно, а откуда оно у Устиньи? Рассказывали бабы в монастыре, была там одна, у которой муж — охотник, но ведь слушать и делать — это разное. Так что Устинья уже и ногу несколько раз подвернула, и в какую-то гадкую паутину головой влезла, и гнездо на себя уронила… откуда только взялось!

А еще вымокла насквозь, промерзла и устала.

Сейчас она почти ползла. На упрямстве, на стиснутых зубах делала шаг за шагом.

А вот не будет татям радости! Не поймают они ее! Не допустит!

И когда начались первые березы, Устя даже не сразу себе поверила. Ткнулась лицом в белесую кору, потерлась щекой, чудом нос не ободрав.

— Дошла…

— Ну, здравствуй, волхва.

Хозяйку рощи сложно было не узнать. Стоит она, почти сливаясь белым платьем своим с березами, и волосы зеленцой отливают. А глаза глубокие, бездонные…

Старая? Молодая?

Она вне возраста…

Устя где стояла, там по березе и сползла.

— Помоги, сестрица! Ради Живы-матушки!

Волхва и колебаться не стала. Оказалась рядом, Устю на ноги вздернула, плечо подставила.

— Пойдем, Устенька. Расскажешь, что за беда у тебя приключилась.

Устя хлюпнула носом — и пошла рядом с волхвой, подозревая, что ее злоключения закончились.

Хоть сегодня…

Хоть ненадолго…

Ей бы взвара горячего, с медом, да ноги попарить, да носки теплые. И мокрую одежду снять. А потом… потом она с чем угодно справится!

* * *

— Илюшенька, беда у нас!

— Матушка, что случилось?

— Устенька пропала!

— Устя? — с Ильи и усталость слетела, куда и что девалось?

Боярыня только всхлипнула.

— Пошла на торжище — и не вернууууулась.

Илья почесал в затылке.

А что делать-то?

— Стража?

— Илюша, да что ты! Тихо все делать надобно! Отбор же…

Про отбор боярич знал. И понимал, случись хоть какой шум, хоть какой ущерб репутации, и Устинью никуда не позовут. Так нельзя.

А что можно?

Стражникам заплатить?

Людей на улицы отправить, про Устю расспрашивать?

Так что холопы-то смогут?

Тут решать что-то надобно, а что?

— А батюшка что сказал?

Евдокия Фёдоровна замялась.

Сказать, что супруг напился, чтобы не решать ничего? Что сказать-то?

Илья и сам понял.

— Матушка, может, сказать, что не Устя, а Ксюха пропала? Ее и поискать? Чай, схожи они?

— А коли не найдется Устинья? Ведь и такое быть может? Обеих опозорить?

— Найдется!

Евдокия Фёдоровна в пол смотрела, глаза прятала.

— Мам, ну что ты…

— Боюсь я за нее, Илюшенька. Устя хоть и не скажет, но беда рядом с ней ходит, неуж ты не понимаешь?

— Маменька…

— Отец ведь тебе рассказывал. И про боярина Раенского, и про государыню…

Рассказывал. Только вот у Ильи оно сильно в уме и не держалось.

Тут же царица!

Мариночка!

Глаза черные, волосы шелковые, губы ласковые… о чем вы? Какая сестра?

— Матушка, да не о том я…

Глупостей Илья наговорить не успел. Зашумели во дворе. Илья и выглянул.

Вот первый раз был он так удивлен.

Стоит посреди двора подросток, в простой рубахе домотканной, в портах некрашеных, светлые волосы тесьмой перетянуты. И грамотку протягивает.

— Поздорову ли, боярин? Алексей Заболоцкий?

— Илья я… — удивился боярич.

— Грамотка для боярина у меня. И весточка. Когда дозволишь молвить…

— Дозволяю, — растерялся Илья. — Сюда иди, чего уши чужие радовать?

Парень и пошел. Подал грамотку, и уже тише, только для ушей боярича и боярыни.