Возвращение - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 82

Боярыня ахнула.

— Жива моя доченька?

— Я в Рощу продукты ношу, ну и так,попросят чего, — просто сказал мальчишка. — Боярышня незадолго до рассвета пришла, попросилась к нам. Волхва ее пустила, а мне приказали грамотку на подворье отнести, да сделать все по-тихому.

Илья выдохнул.

— Матушка, поеду я за Устей? Сейчас колымагу заложим, а ты пока одежду собери, и поблагодарить чем… что там батюшка?

— Сейчас посмотрю я, сынок.

И Евдокия Фёдоровна стрелой сорвалась с места.

Нашлась ее доченька!

ЖИВАЯ!!!

Может, и не умела боярыня детям свою любовь показать. Может, и не говорила о ней ежечасно, и не целовала их, и не ласкала, и делами домашними постоянно занята была. Так ведь не это важно.

Любить-то она их все одно любила. А это главное.

Не слова, а дела.

А дело…

* * *

Боярин Заболоцкий еще спал после вчерашнего, когда тряхнули его.

— Проснись, Алешенька! Устя нашлась!

До боярина еще и не дошло сразу, кто нашелся, чего случилось… боярыня это предвидела. А потому и рассолу в кружку налила заранее. Холодного, свежего…

Вот к концу кружки и память вернулась, боярин за голову схватился.

— Устя!

— Живая она. В святилище Живы.

— Оххх…

— Илюшка за ней поедет сейчас. Я ключи от кладовых ему дала…

— Денег возьми. Рублей двадцать, или тридцать… знаешь, где лежат, — упал обратно в подушки боярин.

Сил не было. И голова трещала… вино плохое! С медовухи у него отродясь такого не бывает! Сколько ни выпей!

Ладно! Коли дочь нашлась, с остальным жена и сын разберутся. Все, считай, в порядке. *

*- лично видела такую реакцию на проблемы у одного «мушшшыны»-татарина. Нажраться, заорать, что его все достало и упасть в кровать. И пусть жена и старший сын все проблемы решают. И решают ведь. Прим. авт.

Опять же, разве неправильно он поступил? Проблема-то решилась, и без него! А так бы сколько он промучился, считай, всю ночь? Правильно, только в следующий раз не вина надо выпить будет, а медовухи.

Боярыня и отправилась разбираться.

Денег взяла, аж целых пятьдесят рублей, тяжеленький мешочек получился. Меда приказала погрузить, окороков несколько, так, еще кое-чего, по мелочи… за дочь — не жалко.

Для Усти одежду собрала. Илья в колымагу сел, да и поехали вместе с мальчишкой.

Ох, только б все обошлось!

Только бы все обошлось!!!

* * *

Не хотелось Илье в Рощу ехать. Ой, не хотелось.

Да кто ж его спрашивал? Отец сейчас не поедет, оно и понятно. А что Илюше остается? Не мать же посылать?

Вот и ехал, и чувствовал себя чем дальше, тем хуже, Укачало, наверное.

Доехал до берез, да там и вылез. Нехорошо как-то, когда тебя в священной роще выворачивает.

Спутник его на это посмотрел, да и растворился меж белых стволов. А Илья остался.

В желудке у него словно еж ворочался. Жирный такой, с кучей игл…

Долго ждать ему не пришлось. Ветви шелохнулись — и вдруг спеленали его, подхватили, поддержали.

— Замри и не шевелись, человек.

И на виски легли прохладные женские ладони.

Илья взвыл от боли. Теперь еж перебрался из желудка — в голову. И две самых острых иглы пронзили ее насквозь.

— За что⁈

— Не двигайся! — прикрикнула женщина. — Стой, если пожить еще хочешь!

— Добряна? — из рощи к ним бежала Устинья. В такой же белой рубахе, вышитой по подолу и вороту, с распущенными волосами, в которые была вплетена какая-то трава и цветы. — Что с ним?

— Неладное что-то. Темный аркан наброшен. Когда б не сняла я его, мог бы и года не прожить.

Илья замер, как поленом ударенный. Березовым.

Многое говорят о волхвах. И капризны они, и могучи, и с человеком что пожелают, то и сделают.

Одно неизменно.

Волхвы не лгут.

Могут умолчать, могут не сказать всей правды, отказаться отвечать, еще как-то увернуться. Даже поговорка есть. У змеи сто извивов, у волхва — триста. Но впрямую солгать — никогда.

— Аркан? На м-меня?

— На тебя, человек. Думай, кому ты дорогу перешел. Кто тебя уморить пожелал?

Илья так рот и открыл.

— Не знаю… Государыня…

— Добряной зови. Не правлю я никем.

— Хозяйка Добряна, что со мной было?

— Плохо тебе было. Ты и в рощу войти не мог, аркан на тебе удавкой сжимался.

Илья медленно кивнул.

— Да. Наверное…

— Я его с тебя сняла. Только кто раз его накинул, тот и повторить может.

Илью аж передернуло. Стрелы или мечного боя он не боялся, честная схватка — это по нему.

А вот так, исподтишка, сгнить по чужому умыслу… да за что ж его?

Кто его?

Волхва все по его лицу поняла.

— Думай, парень. Ты молодой, красивый, может, кому дорогу перешел, может, чью жену с пути сбил… не знаю я. На аркане не написано, кто его накинул.

— Аркан? — тихо спросила Устинья.

Добряна на нее короткий взгляд бросила, Устя и примолкла. На все при посторонних обсуждать надо. Пусть даже это ее брат родной.

— Удавка, петля… много слов сказать можно, а смысл один. Потому он в рощу войти и не мог. Потому и плохо ему было. Небось, и приступы накатывали? Жить не хотелось, тоска одолевала?

— Бывало. Я думал — прихворнул?

— Чего тебе хворать? Силы жизненной в тебе много, лет на семьдесят хватит, когда глупости делать не станешь.

Илья улыбнулся.

Семьдесят лет — это много, это хорошо.

— И на детей твоих силы хватит, и болезни мимо обходить будут. А вот кто аркан мог накинуть — думай.

— И мужчина — и женщина?

— Да. Это не из сложных ритуалов, это всяк может.

— И ты?

— И я. Только я такое делать не стану, не для того матушка Жива мне силу дала.

Илья вздохнул.

Слабость отступала, дурнота рассеивалась. Мужчина поднялся с земли и поклонился. Низко-низко.

— Благодарствую, матушка Добряна. И за сестру, и за себя, и за науку…

— Не благодари. Сестру побереги. Не просто так на нее напали, и впредь легко не будет.

Илья посмотрел на Устинью, и встретил неожиданно спокойный и рассудительный взгляд.

Показалось ему — или проблеснули в глазах сестры крохотные зеленые искорки? По самой кромке